Горацио (Письма О. Д. Исаева)

— Да-да! Здесь подворачивается удобный случай выполнить обещанное, дать удовлетворяющее всех объяснение… Смысл этой фабульной детали в неоднократном возвращении сюжета к тому, что лишь кажется упущением, а на деле является повторяющимся противоречием, само повторение которого, привычка к которому срывает с сути явления покрывало, сшитое из грязных бессмысленных лоскутьев: слов. Отсутствие противоречий — ещё не присутствие правды. Правда, соответствующая натуре, не всегда — правда, соответствующая сути. А, может быть, и никогда не соответствующая. Правда сути происходящего в нашей хронике не в тупой подгонке реалистических деталей друг к другу, одной незначительности к другой, а в соответствии всех деталей сути. Точней, детали существуют не друг для друга, а для того, чтоб суть могла полнее проявить себя. Суть же этого эпизода, да и всей хроники, в неизбежности именно такой последовательности событий. Как видите, неизбежность и привычка — однояйцевые близнецы. Вы сами сказали, принц: «всё равно». То есть: «что бы там ни было, а дело пойдёт именно таким образом, не иным, образом отнюдь не сверхъестественным, а привычным!» Оно, собственно, идёт уже именно так, а не иначе. Всё это показывает, что суть эпизода постигнута вами правильно, хотя вы совсем и не думали её постигать, даже наоборот, попытались её отвергнуть. Вы сказали своё «всё равно» невольно! Значит, в двух НЕОБДУМАННЫХ словах вы верно выразили неизбежность происходящего, постигнув его непосредственно, без помощи, и даже — противно логике. То есть, возможностям здравого смысла. Что доказывает беспомощность здравого смысла перед сутью явлений. Тогда неизбежно и следующее: чтобы постичь суть повествования, отвергнут в конце концов здравый смысл и другие, читая впоследствии нашу хронику. Точно так же, как это проделали вы. То есть, невольно, привычно. Вот для чего хронике необходимо то, что вы посчитали моим упущением, а я назвал противоречием.

— Хорошо, что же дальше?

— То есть — за концом? Помилуйте, принц, но это уже другая задача. Вы же просили, помнится, сам конец. Но вы правы, нам кое-чего ещё не хватает. А именно — морали нашего эпизода… Итак, мораль. Первое: суть явления противоречива. Прекрасно! Это стоит того, чтобы записать его не на деревянной табличке, а высечь на камне. Второе: храбрый муж, достойный вечной славы и получивший её, благоразумно вооружившись безумием — ещё одно стоющее камня! Амлед скрыл под личиной слабоумия поразительное для человека разумение. Он не только получил в хитрости собственную безопасность, но и с её помощью отомстил за отца. И заставил нас недоумевать: чем он славен покрепче — храбростью или мудростью…

— Повремени-ка это записывать, чтобы не пришлось исправлять, — остановил Гора его спутник. — У меня и многое другое вызывает недоумение. Что за крючья, к примеру? Мне непонятно.

— Снова здравый смысл… А ведь мы, кажется, уже с ним справились. Непонятно вам потому, что вы попросили сразу дать вам конец. А крючья — это из предыстории. Надо идти в сторону, обратную движению времени хроники, чтобы читателю предстал и тот эпизод… Хорошо, пойдём против времени. Но недолго. Крючья Амлед готовил на глазах гостей дяди и придворных, которые именно на основании этого зрелища заключили, что Амлед — шут, идиот. Он обжигал их на огне камина, где жарилось и мясо.

— Да где он взял их?

— Напишем — заготовил заранее. Привёз из Британии. Что тут теперь непонятного? Скажите лучше, вам что — не понравился мой конец? Смотрите, как ловко всё устроено: дело обошлось без смерти героя, а слава у него всемирная, то есть, он задёшево получил бессмертие.

— Задё-ошево, — Амлед не глядя взял кружку Гора и допил её, — мораль торгаша. Это не в твой лично адрес, господин мой. Но уж очень этот эпизод пахнет греком Одиссеем и женихами его.

— Женихами его жены, принц!

— Не думаю, что греки столь тонко различали эти вещи. Хотя их имена тоньше и благозвучней твоих. У греков бы я был Телемак. А эти варварские… Фенгон, Герута… тьфу. Почему б тебе не заменить их хотя бы на Клавдия и Гертруду? А что это за выкрутас: Амлед?

— Имена новые, принц, новые — а не варварские. Мир обновляется, мы на сломе времён, а вы… Ведь вы тоже молоды, как молода вся Европа! И такой странный консерватизм. Не теряйте стремнины времени! Кроме того, в новом мире всем известно, что Амлед — буквально означает «дурачок». Но никто в Круге Земном уже не помнит, что такое Телемак.

— Значит, я буквально означен тобою как: дурень благородный. Прекрасно.

— Хорошо, я заменю Амлед на… Амлоди, Хамлет, Гамлет, наконец… Хотите?

— Нет, эти клички ещё хуже. Но скажи, себе ты, небось, подобрал имя более изысканное?

— Я намного старше вас, принц, и уже не в силах сражаться с предрассудками, — Гор скромно опустил глаза. — Кроме того, я сноб, как это ни прискорбно. Я выбрал себе имя: Гораций. Моя слабость простительна, ведь на выбор повлиял притаившийся в этом имени благородный «рацио». Но, в конце концов, и с вашим именем не всё ещё кончено! Мы сможем, если захотим, облагородить его по пути…