Горацио (Письма О. Д. Исаева)

— А вот послушай, Горацио, мой вариант концовки, — Амлед направил свой взгляд в противоположную сторону, к потолку. — Принц посылает дяде вызов на дуэль, это честней и более достойно славы. В дуэли он падает смертью храбрых, но и насмерть поражает противника. Да и всех других врагов, в знак возмездия полного за… ну, хоть за нарушение дуэльного кодекса. Допустим, враги отравили лезв…

— Как, поражает врагов после своей смерти? Вы видите сами, это в вашем варианте полно упущений! И ещё — видите? Смерть отнюдь не необходима для концовки.

— Не после, не после! А во время. В минуту смерти, в, если хочешь смертный миг. Смерть же необходима. Пусть не тебе, писцу, но герою. Как и жизнь. И не будем об этом больше спорить. Разное происхождение всё равно не даст нам найти общий язык.

— Но… ваше происхождение ещё нужно определить, но…

— Вот ты и займись этим.

— Но неужели вы будете настаивать на смертном исходе для вас же! Ведь речь идёт о вас, о вашей смерти…

— Вот именно, — подтвердил Амлед. — Кому ж выбирать, если не мне. И, кажется, ты ничего не имел против разговора о ней совсем ещё недавно…

— Как эти люди жаждут гарантированного бессмертия! Как они любят испробованные средства! Как эти люди… пошлы, — прошептал Гор и продолжил громче:

— А вам не жаль таких превосходных деталей, как сколотый гвоздём с ножнами меч?

— Мне, рыцарю? Жалеть о шутовской профессии и наряде шута? Не смеши людей, не смеши меня, Гор.

— Боже, верни ему хоть часть разума… этому рыцарю! Хотя бы ничтожнейшую его часть: здравый смысл!

— Ну вот, теперь ты взываешь к здравому смыслу, а не ты ли сам недавно смеялся над ним? Снова — твоё упущение?

— Противоречие, — поправил Гор, немного успокаиваясь. В голову ему, очевидно, пришла некая новая мысль. — Которое можно снять, если разделить понятия: здравый смысл и разум. То есть, доказать, что они — не одно и то же.

— Глупости, — сказал Амлед лениво. — Во-первых, при достаточно тонкой работе не то что разум и здравый смысл, а ум и чувство неотличимы друг от друга. Во-вторых, весь разум просто и тонко выражен в едином рыцарском кодексе и защищён его неделимой планидой. А в-третьих, что за страсть всё на свете различать?.. Так что — пиши-ка, господин мой, что я говорю. И пусть Амледа поднимут на погост как воина, так-то! А не как купчишку: бросят в грязь. Нет-нет! Ещё поправка: пусть Гамлета. Всё же этот вариант чем-то лучше…

Рыцарь за окном исчез из поля видимости. Вероятно, уже добрался до порога обжорки. Солдаты ещё возились с застрявшей в грязи колесницей.

— С каких же слов мне, по-вашему, начинать?

— Как можно короче и прямей: известно, что… И сразу к делу.

— Известно, — записал рыбьей костью на табличке Гор, — что юноша-поэт должен быть как талантлив, так и обучен. Ерунда. Поистине, он должен быть всего лишь достаточно глуп.

ТАБЛИЧКА СЕДЬМАЯ.

— Прекрасный пример тщеты человеческих усилий, — Гор уныло заглянул в пустую кружку. — Вот трудишься, думаешь, находишь… И всё напрасно. Является кто-нибудь со своим собственным мнением о том, о чём и не слыхивал никогда, и всё: руины, руины, руины. Ужас, ужас! Поймите, принц, нам нельзя отпугивать читателя кровавыми казнями. Нам нужна мера. По сути своей — жизнь штука серая, как воробышек. А вы хотите малевать её красками, подобными тем, которыми рисуются ваши гербы, штандарты и знамёна. Нам нужна проза! Иначе, никто нам не поверит. Публике нужна чистая проза! От крови же, проливаемой вами, поэтами, разводится только грязь… Побольше вон той.

Он кивнул в сторону, наконец, перебравшегося через порог обжорки рыцаря.

— Даже такой вот олух — и тот вас слушать не станет.

— Посмотрим, — усмехнулся Амлед. — Но замечу, что ты жалуешься на поэзию и уповаешь на философию. В то время как нуждаешься, ты сам так сказал, в доверии, в вере. И потому…

— Это большая честь для нас, господин рыцарь Одре! — воскликнул хозяин, подбегая к вошедшему.

Рыцарь с трудом снял с головы шишак, обнаружив лысину, такую же блестящую и в ржавых пятнах. Веки рыцаря — полуприспущены, взгляд — намеренно неподвижен. Разумеется, для него не загадка, что проезжие принадлежат к самой низшей касте: шпильманы, а то и ушли. Их присутствие в том же помещении, где находится он сам, оскорбительно. Тем не менее, он требует пива, что и вызывает нескромное замечание Горациуса-Гора: достаточно ли для того, чтобы пить пиво, иметь глотку, или нужны и другие части тела. Гамлет отвечает на это указанием на необходимость наличия лишь самого пива. Рыцарь недолго сохраняет невозмутимость. В итоге перепалки возникает ссора и, чтобы прекратить её, Гамлет признаётся, что он — принц Датский. Рыцарь отнюдь не склонен этому верить. Тогда Гораций предъявляет как доказательство дощечку со своей рукописью, представляющей собой хронику, которую проезжие только что обсуждали и оформляли. Между всем прочим рыцарь читает в этом документе и такое: