Горб Аполлона: Три повести

— Но, бабушка, только я вышла из магазина, как хозяйка меня догнала, позвала обратно и предложила мне столько, сколько я хотела. Теперь целое лето я буду наслаждаться продажей изумительных шарфов и сумочек. И более того, они сказали, что за хорошую работу я буду ещё дополнительно получать от магазина разные подарки. Бабушка, важно, как держать себя!

Вот тебе, на! И почему-то у меня радостно забилось сердце от такого Машиного дерзновения.

В конце лета Маша получила обещанные награды, подарила мне и матери по шёлковому серебристо–серому нашейному платку, вручную расписанному, а себе оставила кожаную коричневую сумку в виде мешка с разными карманами, какой-то дорогой фирмы. Что хотела, то и получила. «Что дадут» — не взяла.

Учись, бабка!

И чем Америка берёт?! Очень заботятся о человеке, а там люди сами по себе. Никогда из книг не научишься тому, чего своими глазами не увидишь и не прочувствуешь на себе действие достойного отношения. В России смотрят на тебя, как на существо слабое, старое, «ну, что с него взять, он старый», вроде как низшее существо. Часто прямо в лицо говорят и по телевизору, и в газетах: — давайте дорогу молодым, старые идите на пенсию, не мешайтесь под ногами на дороге. Вы уже лишние. Молодые снисходительно к старым относятся, с какой-то жалостью, как к маленьким детям. Что с ним разговаривать? Ему уже столько лет. А ведь жизнь раскачивается наоборот, в сторону мудрости. Тут возрастом тебя никто не попрекает, наоборот, говорят вам приятные вещи. Мои американские внуки слышать не хотят, что я старая. Такая разница! Я и вправду тут помолодела. Меня Маша даже на концерт рок— музыки приглашала.

Вот какой разговор у меня как-то раз с ними произошёл:

— Маша, что это за музыка, когда негры кричат, бегают по сцене, как шальные?

— Рэп, бабушка. Это современные песни, они нам нравятся.

— Про что же это они распевают в этом рэпе?

— Про жизнь в Нью–Йорке, про любовь, бабушка, про политику, неравенство.

— У нас в деревне парни под гармошку так же орали, тоже в рэпе, в темпе взвизгивали и подпрыгивали. Пыль из-под сапог, как из-под коней вылетала, друг за другом по кругу отчебучивали, и тоже выкрикивали разные лозунги.

— Бабушка, — стал рассказывать Петя — рэпе тоже возник на улицах, во дворах Бронкса, как самодеятельность, в конце семидесятых, ребята соревновались кто кого перекричит. Одевались в робы под африканцев с бусами и побрякушками. Бронкс против Квинса. Сначала был просто речитатив, а уже потом добавили музыку.

— Ну, в точности, как у нас в деревне, Бролино на Ощерино с переплясом. Только в наших деревнях это было в конце пятидесятых, значит, наши обогнали ваших негров в речитативе, — сказала я, а потом с грустью добавила, — правда, к семидесятым у нас это всё заглохло, молодёжь уехала в города. И петь перестали.

— Десять лет назад в нашей школе белые тоже не слушали рэп, а сейчас а в Америке рэп стал таким популярным, как Битлсы. Есть свои философы, и теперь не только выкрикивают стихи под музыку, но соревнуются в изысканной рифме. Один даже вводит элементы образования.

— У нас тоже были образовательные, смешные речитативы, случалось, и матершинные, тогда их называли: «частушки с картинками».

— Да здесь тоже иногда поют «с картинками», — сказала Маша и усмехнулась.

— А этот отбеленный негр как вытанцовывает, ну в точности, как Генка Колбаса. Наш такие колена и па выдумывал, плясал до забвения самого себя, взвизгивал и такие сочинял прибаутки, что вся округа сбегалась смотреть на него. На этого, вижу, тоже сбегаются. Вот только Генка всё бесплатно прихлопывал, а у этого американского плясуна такое поместье, что он по нему на собственной пожарной машине разъезжает, будто десятилетний!

А эта певица, что выходит без рубахи, без порток! Я смотрю и удивляюсь: ну что может нравиться? Запыхается, валяется на сцене, перекручивается. Непристойные гримасы и фигуры показывает. Голос обыкновенный, ну не скажешь, что значительный.

— Бабушка, а мне нравится, как она поёт, мы с подружкой через месяц пойдём её слушать. Хочешь, пойдём с нами? Ты сама и послушаешь, — сказала Маша.

— Представляю, если я там окажусь, скажут, бабка-то сбрендила! Может, ещё на доске поехать?

— Да никто так не скажет и не подумает, бабушка. С нами дедушка Эстэр ходил на один концерт, как бы для охраны, но ему так понравилась эта рок–опера, что он теперь часто напевает оттуда «Джизус Крайст — суперстар!»

— А что это, за мода ломать инструменты? Швыряют их прямо в публику. Один вдребезги разбил хорошую гитару.

Мне так жалко её было, а публика хоть бы что — веселится, расхватала осколки как сувениры. Другой вскочил на рояль и начал ногами колошматить по крышке… Грохочет рояль. И это концерт? На сцене будто сумасшедший дом, девки мужиков распаляют, кривляются, те на них набрасываются. Такие циничные танцы. Никакой красоты. Говорят, у нас тоже так сейчас всё идёт в этом направлении, но в мою молодость такого не было. Наверно, и вправду, я из пятидесятых.