Горбачев. Его жизнь и время

В начале ужина Горбачев произнес вступительное слово о тех глобальных изменениях, к которым привела его политика: отношения США и СССР перешли из поля соперничества в поле настоящего партнерства, а мир, прежде разделенный на два противоборствующих лагеря, осознал, что все жители планеты – это одна цивилизация. Однако говорил он сбивчиво и не умолкал полчаса. Генри Киссинджеру Горбачев показался “расслабленным и умиротворенным”, “гением спокойствия”. Но, по словам очевидцев, на похожих мероприятиях в том же 1987 году он иногда “выглядел скорее уязвимым” и “как будто защищался от чего-то”. Дэвид Ремник слышал речь Горбачева, в которой тот предупреждал, что не потерпит давления, и счел ее “оборонительной, туманной и запутанной”. По воспоминаниям Ремника, советский лидер “повторял свои стандартные заготовки, льстил каждому из гостей и расплывался в широкой улыбке”, однако ужин напоминал “не самую удачную встречу старых друзей”. Некоторые участники с советской стороны согласились с такой оценкой. Помощник Горбачева Евгений Примаков заверил Киссинджера, что идею разрушить Берлинскую стену придумал сам генсек, со своим окружением он не советовался[1909].

Из-за того что Москва угрожала литовскому правительству и ввела против страны санкции, американский конгресс не пригласил Горбачева выступить на совместном заседании. Поэтому на следующее утро советское посольство позвало двенадцать наиболее авторитетных конгрессменов на завтрак. Сенатор Джордж Митчелл поинтересовался вероятностью повышения цен в СССР, а в ответ Горбачев прочитал 28-минутную лекцию, которая заняла половину времени, отведенного на вопросы. Его вступительные замечания и комментарии по четырем вопросам растянулись примерно на 10 тысяч слов. В 1987 году политическое мастерство Горбачева произвело впечатление на похожую аудиторию, однако после этой встречи сенатор Боб Доул заметил: “Его ответы были по-настоящему длинными”. Клэйборн Пелл вторил коллеге: “Он говорил очень умело, но не очень коротко”[1910].

Днем в советском посольстве прошло мероприятие, которое также пролило бальзам на раны, нанесенные Горбачеву дома. Согласно расписанию, он должен был получить пять наград различных организаций и уложиться в полтора часа, однако потребовалось гораздо больше времени. Ему вручили: премию мира Альберта Эйнштейна, медаль Свободы имени Франклина Делано Рузвельта, премию имени Мартина Лютера Кинга-младшего за ненасильственные действия во имя мира, премию “Человек года” и международную премию мира имени Мартина Лютера Кинга-младшего. Один за другим представители каждой организаций торжественно входили в пышный зал приемов, вешали на стену свою эмблему и превозносили Горбачева до небес, а камеры американских и советских журналистов фиксировали каждое их слово. Советский лидер не скрывал своего восторга[1911].

Горбачев попытался вновь окунуться в магическую атмосферу 1987 года, проехав по городу на лимузине. Как и в 1987 году, когда его машина остановилась, ее окружило множество людей, которые приветствовали лидера, аплодировали, подпрыгивали на месте, чтобы на секунду увидеть его, кричали и пытались протиснуться ближе. “Я, право, чувствую себя здесь как дома!” – сказал он восторженной толпе. Это ироничное замечание говорило о многом: в Союзе он становился чужим[1912].