Саммит продолжался, и Горбачев стремился получить от него как можно больше выгод, чтобы вернуться домой триумфатором. В частности, он настаивал на подписании торгового соглашения, которое бы нормализовало экономические отношения между Штатами и Союзом путем предоставления последнему статуса “наиболее благоприятствуемой нации”. 31 мая после ужина в Белом доме “взволнованный” Горбачев сказал Бушу, что уехать без договора будет для него катастрофой и что от этого зависит успех или провал всех переговоров[1899]. Шеварднадзе, общаясь с Бейкером, спокойным, но чуть ли не просительным тоном сетовал, что им тяжело будет объяснить советским людям, почему торговое соглашение не было подписано. Бейкер привык к тому, что советский министр открыто проявляет свои эмоции, но на этот раз накал превысил привычный порог. “Я редко говорю так с вами, – заявил Шеварднадзе, – но сейчас крайне важно, чтобы это было сделано”[1900].
Проблема заключалась в том, что в обмен на нормализацию торговых связей с Союзом США требовали, чтобы Москва позволила советским гражданам свободно эмигрировать. К тому же Буш и Бейкер настаивали, что подпишут торговое соглашение только после того, как СССР отменит экономическую блокаду Литвы. Однако эмиграционный законопроект был отложен до осени, а антилитовские санкции продолжали действовать. Поэтому, когда на следующее утро Горбачев сказал Бушу в Овальном кабинете, что подписание торгового договора будет важным политическим жестом, Буш ответил, что “находится под большим давлением со стороны конгресса и не видит путей выхода из ситуации”.
“Каждый из нас изложил свою позицию, – сказал Горбачев, как показалось Бушу, устало. – Я не могу заставить вас согласиться с моей точкой зрения. Вы предпочли Прибалтику
Буш был обеспокоен положением Горбачева. Поэтому он решил все-таки подписать торговое соглашение на двух условиях: советский президент обещает урегулировать прибалтийский кризис мирным путем, а Буш направит договор конгрессу только после принятия Союзом закона об эмиграции и снятия блокады с Литвы. 1 июня в 17:30 в Восточном зале должна была состояться торжественная церемония подписания всех соглашений, достигнутых на саммите. Незадолго до этого Горбачев спросил Буша, будут ли они подписывать торговый договор. “Да”, – ответил Буш с улыбкой. “Это для меня действительно важно”, – сказал Горбачев. Буш планировал упомянуть о двух условиях заключения договора в своем публичном заявлении. Горбачев умолял его не делать этого, поскольку дома заявят, что он прогнулся под Вашингтон. Буш был традиционно вежлив и тактичен, поэтому согласился[1902].
Основные вопросы были решены, и президенты отправились в резиденцию Кэмп-Дэвид, чтобы провести оставшееся время на фоне сельской идиллии. Настроение Горбачева становилось все лучше. Изначально Буш хотел, чтобы чета Горбачевых переночевала на берегу моря в Кеннебанкпорте, штат Мэн, однако из-за плотного расписания лидеры провели день недалеко от Вашингтона. Два президента летели на одном вертолете, и каждого сопровождал военный офицер с ядерным чемоданчиком, при помощи которого один мог уничтожить страну другого. Однако Горбачев планировал установить в Союзе рыночную экономику, поэтому беседа двух глав во время полета напоминала вводный курс по вопросам недвижимости. Горбачев спрашивал, как покупают и продают дома, сколько стоит жилье, кто дает кредит. Во время обратного перелета в Белый дом Горбачев продолжил расспрашивать Буша о недвижимости и попросил объяснить роль риелторов. Услышав ответ, Горбачев засмеялся и подметил разницу между США и СССР: “В нашей стране находят агента и стреляют в него”[1903].