Горбачев. Его жизнь и время

Горбачев заявил, что американское военное присутствие в Европе необходимо, – в предыдущие 40 лет в Кремле за такое сбросили бы с крыши. Затем он еще больше поразил Буша, когда достаточно неуклюже сообщил, что, возможно, без НАТО сейчас не обойтись, однако упорно настаивал на двойном членстве Германии – в НАТО и Варшавском блоке. Горбачев выразил надежду, что они с Бушем договорятся, потому что если у советских людей создастся впечатление, что мнение СССР в германском вопросе не учитывается, то все положительные процессы в Европе окажутся под угрозой.

Бейкер повторил девять “гарантий”, которые он ранее представил в Москве, однако Горбачев хотел большего. Он мечтал создать большую коалицию по примеру той, что объединила Соединенные Штаты и СССР во время Второй мировой войны. “Неужели мы глупее Рузвельта и Сталина?” – говорил он. Дискуссия продолжалась, пока внезапно не случился прорыв:

– Если Германия не хочет оставаться в НАТО, она имеет право пойти по другому пути, – сказал Буш.

– Тогда предлагаю публично огласить итог наших переговоров, – ответил Горбачев. – Президент США предоставляет суверенной Германии право выбрать свой военно-политический статус, будь то членство в НАТО, нейтралитет или что-то еще.

– Каждая независимая страна имеет право выбирать себе союзников, – заметил Буш. – Если правительство [Германии] не захочет оставаться в НАТО или попросит нас вывести войска, мы будем уважать их выбор.

– Тогда мы можем сформулировать это так: Соединенные Штаты и Советский Союз согласны предоставить объединенной Германии возможность самой решить, в какой организации ей находиться, – подытожил президент СССР.

Бинго! По воспоминаниям Буша, в комнате “неожиданно стало тихо”, Ахромеев и Валентин Фалин “переглянулись и заерзали в креслах”. Горбачев подтвердил, что готов уступить по этому вопросу, после чего Ахромеев, “зло сверкая глазами”, начал делать Фалину знаки. “…Они громким сценическим шепотом переговаривались между собой, – описывает инцидент Буш. – Это была просто невероятная сцена, никто из нас раньше ничего подобного не видел, это был открытый бунт против советского лидера”. Шеварднадзе потянул Горбачева за рукав и что-то прошептал ему. Пока Фалин изрекал пространную речь, Шеварднадзе продолжал жестикулировать и энергично шептать на ухо своему президенту. Горбачев попытался сделать шаг назад и отдать вопрос на рассмотрение министрам иностранных дел, Шеварднадзе и Бейкеру, однако советский министр возразил, что проблемы такого масштаба должны решаться на президентском уровне, и в конечном счете сдался. “Еще один невероятный момент”, – отметил Буш. Американский лидер не мог понять, почему Горбачев поступил именно так. “В любом случае это было удивительное выступление”, – закончил он. Схожие чувства были и у советника Скоукрофта: “Я с трудом верил тому, чему был свидетелем, не говоря уже о том, чтобы понять суть произошедшего”. Другой помощник Буша, Роберт Зеллик, написал, что это была самая необычная сцена из всех, при каких он присутствовал[1894].

Почему Горбачев уступил? По прошествии многих лет Джеймс Бейкер и Кондолиза Райс все еще не нашли ответа на этот вопрос[1895]. Размышляя над ним, Скоукрофт предположил, что глава СССР “мог проявить настойчивость и сделать Германию нейтральной”. Однако обсуждение этой альтернативы, как и других идей Горбачева, зашло в тупике. Более того, его аргументы были настолько неубедительны, что, по его собственному признанию, он сам встал на сторону Запада: “Действительно, Германию нельзя было оставлять в ситуации, аналогичной той, в какой она оказалась после 1918 года”. Ее вступление в Варшавский договор также стало казаться ему невозможным, а членство в НАТО вдруг представилось безопасным для СССР. Наиболее важным он считал то, что оба немецких правительства выступали за присоединение к альянсу[1896]. В интервью Горбачев заявил: “Они суверенно решат, где они хотят быть. В этом случае я считал невозможным возражать как человек, который привержен демократии, против суверенитета и так далее. Это было бы просто недостойно”[1897].

Очевидно, Горбачев не предупредил о своих сомнениях ни Ахромеева с Фалиным, ни даже Шеварднадзе. Они с Бушем также ничего не рассказали миру. В своем заявлении на пресс-конференции американский президент коротко упомянул, что США и СССР “достигли полного согласия в том, что граждане Германии должны сами выбрать себе союзников”. Советы могли возразить против такой формулировки, но, к удивлению американцев, не стали этого делать, а мир не уловил намек. Как позднее напишет Горбачев: “С этого момента можно считать, что германский вопрос в том виде, в каком он был оставлен Второй мировой войной, перестал существовать”[1898]. Однако тогда многим так не казалось. Горбачев открыто и публично заявил о своем вашингтонском решении только на июльской встрече с Гельмутом Колем в Ставрополе.