Горбачев. Его жизнь и время

Вспоминая путч, помощники Горбачева сходятся во мнении, что тогда президент потерпел поражение, хотя формально победа осталась за ним. Черняев сделал вывод, что Горбачев, “отвергнув ‘услуги’ изменников, утратил и остатки собственной власти”, потому что в руках заговорщиков были последние из старых рычагов управления страной. Шахназаров также согласился с тем, что после августовских событий все было “предрешено”. Андрей Грачев, который после переворота стал пресс-секретарем Горбачева, отметил, что после путча республиканские лидеры больше не видели смысла в союзе с Москвой и другими республиками. По его мнению, Горбачев был единственным в команде, кто “верил (или делал вид), что ничто не потеряно, и, как и положено капитану терпящего бедствие корабля, старался зарядить всех оптимизмом”. Впоследствии Черняев сравнит грачевскую пресс-службу с оркестром, играющим на палубе “Титаника”. Горбачев до конца настаивал на том, что Союз можно было спасти, однако ему все же пришлось признать, что его администрация была практически бессильна, что “властный механизм был настолько разлажен, что никакие даже самые оптимальные решения не имели шансов быть проведенными в жизнь”. Болдин, несмотря на все проступки, был хорошим начальником президентского аппарата, но теперь его место занял бывший первый секретарь Киевского обкома КПУ Григорий Ревенко, который не успевал исполнять все возложенные на него обязанности. Он одновременно пытался преобразовать Общий отдел ЦК КПСС в настоящую президентскую администрацию, подготовить и оборудовать для нее кремлевские кабинеты, набрать в штат новых советников, перевести президентскую службу охраны из КГБ в Кремль, а также распределить партийную и правительственную собственность между федеральным и российским правительствами[2102].

Несмотря ни на что, сентябрьские события обнадежили Горбачева. Сторонники жестких мер отступили, пропала необходимость укрощать несговорчивых партийцев, и президент смог переключить внимание на республики. Ельцин, самый проблемный из лидеров, большую часть месяца провел в отпуске, однако по возвращении показал готовность к сотрудничеству. Горбачев и Ельцин договорились о таких ключевых положениях нового Союзного договора, как быстрый переход к рыночной экономике, единая валюта и централизованный контроль над ядерным оружием. В середине месяца Горбачев провел встречу с Госсекретарем США Джеймсом Бейкером и высоко отозвался о мужестве Ельцина. В свою очередь Ельцин описал Горбачева Бейкеру как “изменившегося человека”, добавив, что часто общается с ним по телефону. Каждый из них старался убедить американцев в том, что они действуют сообща. Черняев также отметил перемены в поведении советского президента в своем дневнике: “Он возвращается по-человечески к тому, каким был в начале перестройки. Слетела самоуверенность, возникшая от мировой славы и от порчи властью”[2103].

Судьба Горбачева после путча 1991 года, равно как и судьба СССР, напрямую зависела от возобновления работы над новым Союзным договором. Проект документа, утвержденный в конце июле, предполагал настолько сильную децентрализацию советской системы управления, что спровоцировал Августовский путч. Осенью Горбачев и республиканские лидеры, разрабатывая новый проект договора, говорили уже о конфедерации: были удалены все упоминания о единой конституции Союза, не описывалось разделение полномочий между союзным центром и республиками, президент фактически освобождался от исполнительно-распорядительных функций[2104]. В ноябре Горбачеву приходилось прилагать усилия, чтобы сохранить союз республик в любом его виде. Новая политическая задача вынудила его ввязаться в новую политическую “игру”. По 1988 год включительно он практиковался в манипулировании коллегами по Политбюро и достиг в этом успеха. Менее искусно он вел агитационные кампании перед демократическими выборами, и так же нелегко ему было балансировать между коммунистами и демократами в парламенте и на улицах. Новая игровая площадка была меньше и сводилась к недавно учрежденному Государственному совету, где он в одиночку противостоял союзным лидерам, которые действовали с позиций национализма и пропагандировали его в своих республиках.

Горбачев бросился в эту битву со всей свойственной ему энергичностью. Хотя он признался Черняеву, что “устал до черта”, он сохранил силу духа и самообладание. Этот последний бой как будто бы рассеял те сомнения, что скопились в нем за последние полгода. Он убедил себя, что советский народ хочет единства, но, по мнению Черняева, это был “искренний самообман”, а Горбачеву “всегда было свойственно переоценивать свои ‘частичные’ победы на мучительном пути перестройки”. 27 сентября Шахназаров, ответственный за переговоры по Союзному договору, назвал президенту реальные сроки – “подпишем, даст Бог, не раньше декабря”, однако Горбачев хотел результата намного быстрее[2105].