Что действительно важно, сказал он, это поддержание порядка, стабильности и безопасности для всех, включая его самого: «Необходимо согласие, объединение всего общества перед угрозой прихода в российскую власть любых деструктивных, радикальных, экстремистских и криминальных сил». Но некоторые стремились подорвать эти усилия, делая безответственные и нервные заявления.
Затем Ельцин попытался опровергнуть заявления о том, что август 1998 года доказал полное банкротство его правления. Но он явно занял по этому поводу оборонительную позицию: «Наиболее драматические события 1998 года, во многом определившие последующее развитие экономической и политической ситуации, связаны с 17 августа. Объявленные в этот день решения до сих пор являются предметом острейших дискуссий <…> Считалось, что кредиты МВФ и антикризисная программа действий помогут переломить негативные настроения инвесторов». Затем он переложил вину на Думу, предположив, что августовский кризис можно было предотвратить, если бы она действовала более ответственно: «И они переломили бы, но сама программа не была принята Государственной Думой».
Отвергнув личную вину, Ельцин затем переложил ответственность за разрешение нынешней дилеммы на Примакова: «Правительство Примакова сейчас должно сделать <…> решительные шаги». Эти шаги не могли включать передачу инициативы реваншистским политикам. Действительно, Ельцин воскресил реваншистский призрак, с которым он сражался за победу на президентских выборах 1996 года. Он говорил о врагах реформ, чьи идеи устарели, которые хотят мстить и все еще призывают к директивной и плановой экономике, к цензуре в СМИ и к новому витку холодной войны и отказу от интеграции в мировую экономику. Он заявил, что еще один виток централизации только разрушит хрупкие рыночные институты, и утверждал, что не следует допускать незаконных действий оппозиции.
Возродив это бинарное противостояние сил добра и зла, Ельцин объявил, что не будет принимать никаких поправок в конституцию до проведения новых выборов в Думу в декабре 1999 года. Тем самым он подорвал процесс, который Примаков пытался запустить за кулисами: принятие поправок к конституции, направленных на сокращение полномочий президента в обмен на прекращение процедуры импичмента и предоставление президенту неприкосновенности. Далее Ельцин угрожающе перешел к прогнозам результатов декабрьских парламентских выборов, заявив, что новая, более молодая политическая элита возьмет на себя власть, чтобы вести страну вперед: «…в депутаты будут избраны люди, чьи профессиональные способности не вызывают каких-либо сомнений <…>. Нам нужны патриотически настроенные профессионалы, а не “профессиональные патриоты”. Отдавая предпочтение тем или иным кандидатам, сравнивая их программы, лозунги, опыт работы, российские избиратели должны проявить ответственность, доказать, что за годы перемен они научились не только пользоваться свободой, но и ценить и отстаивать ее». Такое предсказание могло быть риторикой демократического политика, стремящегося создать эффект группового давления. Однако более вероятно, что это были заявления лидера, пытавшегося запугать как оппозицию, так и губернаторов регионов, намекая, что он может сфальсифицировать выборы.
Примакову дали понять: он должен стабилизировать экономическую ситуацию, добиться помощи Запада и убедить парламент отказаться от импичмента. Более того, он был вынужден сделать это, не обещая парламентской оппозиции поправок к конституции. Примакову было дано на это слишком мало времени, да, вероятно, он и не мог бы это сделать в любом случае. Таким образом, повторилась уже знакомая закономерность: вскоре после своего послания Федеральному собранию в марте 1997 года Ельцин произвел перестановки в правительстве; через месяц после своего выступления в феврале 1998 года он уволил Черномырдина. Как и следовало ожидать, через месяц после своего выступления в апреле 1999 года Ельцин уволил Примакова. Если в сентябре 1998 года он уступил парламентской оппозиции, когда выдвинул Примакова, вместо того чтобы заставить Черномырдина провести третье голосование, то теперь он, что более характерно, был готов к критике. Он выдвинул на пост Примакова бывшего главу МВД С. В. Степашина. Ельцин словно подбивал Думу бросить ему вызов.