Горбатый медведь. Книга 2

Это все верно. Но разве возможно оставить здесь такого верного друга? Даже с собакой трудно расставаться, а ведь это же лошадь. Конь. С такими умными глазами. С таким удивительным слухом. С такой способностью понимать слова, настроение… Но не оставаться же ради Огонька здесь, не лишать же себя Мильвы? Нужно же здраво смотреть на неизбежное. Трезво. Серьезно.

Сказав себе так, Маврикий решил Огонька продать. Потоскует конь, погрустит Маврикий, а потом успокоятся.

Узнав о таком решении Маврикия, хозяйский мальчик Сеня осунулся на глазах. Он не представлял, как может не быть Огонька. А нужно было не только представить, но и увидеть, как его возьмут за повод и уведут со двора.

Пронюхав об отъезде Маврикия и о продаже Огонька, первым заявился Прошка Курочкин. Бывший муж Фисы.

— Здорово, писарек! — сказал он. — А я женился на настоящей. Одних годов со мной деваха. И румянцу много. Шея даже красная. Любит. Из рук выпустить боится. Не то что та… Но и она тоже обкрутила вокруг своих костей одного, Царевичем величает. Из Ляпокурова он. Из конторских людей.

У Маврикия ревниво защемило сердце, чего-то было жаль, чего-то стыдно, но раскаиваться не хотелось.

Прохор рассказал, как он разделался с Кузькой Смолокуровым, то есть со своим тестем Кузьмой Севастьяновичем.

— Он мне за Фиску все отступное полностью выдал до рыбки, до горсти, до курицы. Только гусака зажилил. Сдох у него гусак. А мне какое дело? Отдай. А он опять меня пинком. Ах так, думаю, я напряду тебе, язви тебя. И в волость. А в волости обсказал, как на Щучьем острове они, кулацкие хари, винтовки, пулеметы салом в ящиках да бочках заливали да в воде в камышах прятали. От меня тогда не таились они. Так я до последнего ящика, до последней бочки выискал и показал. Все добыли в камышах. А его в Омск вместе с Шарыпкой. Одной варовиной вязаны. Я их всех на чистую воду вытянул. А сам, наверно, теперь в партию запишусь. Мне что? Хуже не будет. Я и в партии могу состоять… Я ведь не то что ты — неизвестно кто. Хорошо, что ушел от него. А то бы тоже запутался… Так сколь ты, писарек, за Огонька хочешь?

— Мне ничего не нужно, — ответил Маврик, открывая калитку. — И вообще тебе лучше уйти отсюда… Огонька я не продам.

Обескураженный и трусоватый Прохор вышел прежде за ворота, а за воротами сказал:

— Контра! И до тебя доберутся в Омске…

Несказанно радовался Сеня. Он уже готовился к тому, что кто-то купит рыженького конечка. Кто-то, но не Прошка Курочкин.

На мясопункте был получен полный расчет с неожиданными добавками пшеницей. Оказывается, в губпродкоме спохватились, что продовольственные работники почти ничего не получали за эти годы, решили уплатить им за прошлое. Натурой.

Маврикий получил порядочно зерна и с помощью Петра Сильвестровича Капустина превратил пшеницу в продукты, наиболее легко перевозимые, и вещи, которые понадобятся и Маврикию и его семье.

Нужно было не тянуть с Огоньком. Петр Сильвестрович предложил:

— Я куплю твоего Огонька для внука. — Он назвал цену втрое бóльшую, чем было отдано Смолокурову.

— Не стоит же он этого. Огонек, Петр Сильвестрович…

— Мне лучше знать, что стоит он. Я никогда не передавал лишнего.

Теперь у Маврикия оказался огромный пшеничный капитал. И он долго не мог уснуть, прикидывая, что еще можно выменять на базаре и увезти в Мильву. Можно было купить и охотничье двуствольное легкое ружье. И велосипед. В Грудинино приезжали люди из далеких губерний выменивать на хлеб самые неожиданные вещи. Появлялись и велосипеды. Здесь они, в степном краю, что твой конь.

Неплохо, если Огонек оставит по себе память, став хорошим дуксовским велосипедом. Очень неплохо. Думая о велосипеде, о том, как он разберет его и упакует, Маврик услышал беспокойство в конюшне. А вдруг Прошка, которого следовало бояться, пробрался к Огоньку?

Маврикий вскочил, вылез через окно и подбежал к конюшне. Замер. Прислушался. Он услышал:

— Огонек, я тебя так люблю, Огонек. И ты любишь меня. Не сердись, Огонек, что у нас нет пшеницы и отцу не на что купить тебя. Когда б я был постарше. Огонек, я бы нанялся в работники к богатому мужику и получил бы задаток и выкупил бы тебя у твоего хорошего хозяина. Только твой хороший хозяин не знает, что капустинский внук уросливый парнишка и он будет мучить тебя. И мне будет так жалко тебя, мой конечек Огонечек.

Невозможно сказать, кто больше страдал сейчас — Сеньша ли, произносивший слова прощания с Огоньком, или Маврикий, слушающий Сеню.

Перед глазами предстал пермский пустырь за богадельней, странствующий балаган и Арлекин, которого обнимает за шею восьмилетний Маврик и говорит трогательные слова прощания ласковому пони, которого продает уезжающий хозяин балагана.

Почти не спал в эту ночь Маврикий. Уснувши поздно, встал не рано. Пришел уже Петр Сильвестрович.

Маврикий протер глаза. Наскоро надел гимнастерку. Потом подошел к Капустину.