Горбатый медведь. Книга 2

«Взвейтесь, соколы, орлами», — услышал мечтатель. Оглянувшись, он увидел женщин в солдатской форме с винтовками на плечах. Непривычное зрелище. Стриженные наголо. В фуражках. Какое-то чрезмерное размахивание руками и не пение, а кричанье: «Полно горе горевать. То ли дело под шатрами в поле лагерем стоять…»

Маврик подбежал, чтобы рассмотреть лица. Одна из женщин, мигнув Маврику, сделала такое охальное движение, что тот испуганно отвернулся. Расстроенный поплелся он к остановке и снова встретился с ротой солдат-женщин. Они также размахивали руками «вперед до приклада, назад до отказа» и пели:

Пошли девки на работу,
Пошли девки на работу,
На работу, кума, на работу…
На работе припотели,
Искупаться захотели…
Захотели, кума, захотели…
Рубашонки поскидали,
Сами в воду поскакали,
Поскакали, кума, поскакали…

Поющие взвизгивали, подсвистывали, опошляя и без того пошлую песню. Маврикий недоуменно смотрел на женщин, «печатающих шаг» так шумно, будто приглашая всякого встречного обратить на них внимание.

Не сразу Толлин узнал в приземистой, коротконогой женщине, в тесной солдатской одежде, свою бывшую учительницу Манефу Мокеевну из Нагорной церковноприходской школы. Неужели это та самая Манефа, которая избивала учеников, с которой связан такой тяжелый второй класс… Она! Сомнения нет. Какое же может быть сомнение, когда, увидев своего давнего ученика, Манефа чуть не подавилась разухабистым словом песни.

Но почему ей стыдно? Если женские батальоны созданы во имя высоких патриотических идей защиты отечества, то почему стыдно Манефе быть солдатом?

Стоит ли задумываться, Маврикий Толлин, почему Манефа решила вычернить свои стриженые волосы, подрумянить пухлые щеки и горланить: «Да здравствует душка Керенский».

Есть в жизни явления, над которыми не следует задумываться. Они не стоят этого. И даже презрительное упоминание об этих явлениях делает им честь…

Вернувшись в комнату при казармах ГАУ, Маврикий услышал:

— Для Керенского это предупреждение об отставке.

— Как вы можете так, Степан Петрович, — заметно волнуясь, возразил отчим. — У них же полк. Хотя и пулеметный, но всего только полк. А у правительства — армия. Понимаете, армия. Множество полков.

— А сколько из них надежных? — не унимался их сосед по комнате, военный инженер Суворов.

— Поживем — увидим, — хотел прекратить спор Непрелов.

— Думаю, что жить осталось не так долго, Герасим Петрович, чтобы многое понять и увидеть.

Суворов не ошибался. Ночь в городе была беспокойная, а день и того более…

V

Казалось, весь Петроград, все жители, все солдаты и матросы вышли на главные улицы города. Выскочив из своего двора на Литейный проспект, Маврик пытался проникнуть в ряды демонстрантов, но каждый раз его оттесняли: «Ты куда?», «Ты зачем?», «Это еще что?»

Протискиваясь стороной меж зевак, толпящихся на панелях, он увидел знакомое лицо и знакомое название корабля на бескозырке. Это же кумынинский зять Василий Токмаков!

— Вася! Васюта! — закричал Маврик, надеясь, что знакомый матрос возьмет его в свои ряды и он пройдет с демонстрантами по Невскому. Пройдет, как когда-то в Мильве шел он через плотину с рабочими и пел «Отречемся». Но Токмаков не слышал Маврика. Не может быть, чтоб похожее лицо совпало с названием корабля. Маврик собрал все силы, приложил на манер рупора руки к губам и…

И раздался выстрел. Маврик видел, как из верхнего окна сверкнул огонек. Он даже видел лицо и погоны стреляющего. Выстрел повторился. Перед Маврикием упала девочка, он нагнулся к ней, но почувствовал боль в плече. Кто-то схватил и поволок его в подъезд. Ему что-то говорили, но ничего нельзя было разобрать. Началась беспорядочная стрельба, падали демонстранты…

Маврик лишился чувств не от потери крови, не потому что ранение было серьезным. Он испугался. Очнулся в аптеке, неподалеку от подъезда, где его ранили. Там же сидела девочка с перевязанной рукой. Она, как и Маврик, могла идти. Но их задержали. Ждали экипажа из какой-то редакции. Наконец экипаж пришел. Девочку и Маврика провели дворами и в незнакомом переулке усадили в экипаж.

— Несчастные жертвы варваров! Маленькие герои, — не то восхищался, не то горевал провожатый. — Ах, ах! — но в сочувствии сквозила радость.

— Куда вы нас везете?

— Прежде в редакцию, а потом, когда утихнет это Мамаево побоище, доставлю домой.

Это уже не устраивало Маврика — отчим предупреждал не совать свой нос куда не надо. Боязно было показаться ему в таком виде.

Карета остановилась у очень красивых дверей с зеркальными стеклами. Его и девочку понесли на руках. Буквально на руках.

— Мы так беспокоились, успеете ли вы к верстке номера, — пристал толстяк с фотографическим аппаратом.

— Я пойду сам, — потребовал Маврик, и его провели в кабинет с огромным письменным столом и множеством кресел и стульев вдоль стен. На стульях мужчины с записными книжками.