Горбатый медведь. Книга 2

Елене Емельяновне разговаривать с Маврикием было некогда.

— Ты извини меня. У нас совещание… А в Смольный попасть отсюда очень просто… — И она назвала номера трамваев.

Маврикий направился в Смольный. Он слышал о нем, но не представлял его. Смольный — это же чуть ли не город, где можно разместить множество народа.

— Ба-а! Мильва! Здравствуй! — услышал позади себя Маврикий и увидел матроса в черном бушлате. — Не узнаешь?

— Нет, — смущенно признался Маврик и тут же вспомнил веселого связного береговой службы. — Узнал!

— То-то же… А я теперь тут. В наряде.

— Я очень рад. Значит, вы мне поможете…

— Он еще спрашивает. Говори.

Говорить много не пришлось. Не пришлось и долго искать Ивана Макаровича. И теперь Маврикий, очутившись в объятиях Бархатова, как бы вводился этим в Смольный, становясь парнем, заслуживающим доверия.

— Куда теперь я тебя… — забеспокоился Бархатов. — И отпустить, глядя на ночь, не могу. И здесь оставаться тоже не просто, хотя и надежнее.

В эту минуту проходил мимо парень в стеганке.

— Сима, — окликнул его Иван Макарович, — где отец?

— Ушел с отрядом.

— А ты что?

— А я ни что. Кипяток кипячу в кипятильнике.

— Тогда вот тебе еще один кипятитель. Знакомься.

Сима с радостью протянул руку своему сверстнику. Маврикий узнал, что Сима Лопухин — сын командира большого красногвардейского отряда. Его мать с младшим братом и сестрой в деревне. Дома пусто. И Сима перебрался к отцу в Смольный.

— Ты уж извини, Кудрикий. Сегодня такой день. Не теряйся.

Сказав так, Иван Макарович поспешил на зов рабочего в кожаной тужурке.

— Съезд! — сказал Сима. — Ты понимаешь, съезд рабочих и крестьянских депутатов. Второй съезд. Видишь, сколько уже понаехало.

— Вижу.

Население Смольного было и без того пестрым по своей одежде. А прибывающие на съезд вносили новые краски. Здесь можно было услышать говор всех губерний и национальностей, представляющих собою будущий, начинающийся здесь Союз Советских Социалистических Республик.

В эти дни, в этих стенах зарождалось все, что потрясет мир и станет славой и гордостью народов первой страны социализма.

IX

Все как перед взрывом…

В руках Маврикия газета «Рабочий путь». В ней он трижды перечитал о том, что Временное правительство должно быть свергнуто и власть должна перейти в руки Советов рабочих, солдатских и крестьянских депутатов.

Говорят, что на помощь идут корабли Балтийского флота. А матрос, находившийся там же, в коридоре Смольного, назвал крейсер «Аврору».

У Маврикия готово выскочить сердце. Нигде не обходится без мильвенцев. Он вспомнил, что на бескозырке мужа старшей дочери Кумынина Василия Токмакова было написано «АВРОРА». Не может же быть какая-то другая «Аврора».

Было уже очень поздно, когда Сима Лопухин дернул Маврика за рукав и, волнуясь, сказал:

— Смотри, смотри… Владимир Ильич…

Маврикий увидел Ленина в спину, но все равно узнал и… И все смолкло для него. Все куда-то кануло. Он видел только уходящего Ленина. Нестерпимо хотелось крикнуть: «С приездом, дорогой Владимир Ильич…» Но что-то, какие-то мускулы так сжали его горло, что Маврикий сумел выдохнуть только одно слово:

— Наконец-то…

Не услышав сказанного им, он снова оказался в море людей, в море шумном и волнующемся.

Владимир Ильич уходил дальше и дальше, куда-то в глубь коридора. За ним замыкалась толпа, как бурлящая вода за кораблем. Толлин снова ушел в свои мысли, не слыша и не видя окружающих.

Если Владимир Ильич здесь — значит, все страшное позади. Значит, настает такое время, когда люди будут жить в мире и дружбе. Как братья. Как Санчик, Ильюша и он — Маврикий Толлин. И наступит царство труда. Социализм. Наступит сразу же. Не позднее того месяца. Ноября. В это он свято верил. И ничто не могло поколебать эту веру и помешать его торопливому романтическому воображению видеть и ощущать всем своим существом этот мир труда, мир равных.

Он не мог, да и не захотел допустить, что революции, которая уже началась в эти октябрьские дни, нужно будет пройти через тяжелейшие годы, преодолеть чудовищное сопротивление извне и внутри страны.

В его пылкой душе и наивно-восторженном мышлении не могла появиться даже тень сомнения: а не ошибается ли он, не слишком ли упрощенно-радужно рисует себе картину переустройства жизни? И уж конечно ему невозможно было предвидеть, что за это упрощенное видение ему придется очень дорого заплатить.

А пока он счастлив, окрашивая окружающее в розовые и голубые цвета. И он совершенно убежден, что теперь будет все не просто хорошо, а изумительно хорошо и никакая тучка не омрачит безоблачное благополучие.

Придя в себя, Маврикий снова услышал шум. Может быть, он не умолкал. Маврикий опять слышал обрывки фраз. И из этих обрывков можно было понять, что восстание уже давно началось. Уже взяты Центральный телеграф, вокзалы и банк.

Это очень хорошо, что взяты вокзалы и банк. Керенский, значит, не удерет по железной дороге и не украдет из банка деньги. Неплохо бы сейчас Маврикию тоже участвовать в каком-нибудь взятии. Но разве возможно нарушить слово, данное Ивану Макаровичу.