Горбун

Будет справедливым заметить, что Кокардас и Паспуаль, незадолго до того расписывавшие и расхваливавшие своего кумира, ни в чем не погрешили перед истиной. Перед ними застыло воплощение мужской красоты, здоровья и безмерного обаяния молодости, качеств, которые невозможно приобрести ни за какие другие богатства: ни за деньги, ни за талант, помноженный на бескорыстное трудолюбие. Светло – золотистые кудри укрывали его плечи, на глазах и губах играла лучистая ироническая улыбка.

Читатель мне может возразить. Дескать, эка невидаль – молодость. Ведь на свете нет ни одного взрослого человека, который, по меньшей мере, один раз в жизни не был бы молод. Что тут особенного? В таком случае позволю себе задать вам контр вопрос. А часто ли вы встречали зрелых молодых людей, способных опровергнуть известное изречение: «Ах, если бы молодость знала, если бы старость могла!», то есть представляющих собой некую аллегорию привезенного из-заморских стран экзотического фрукта, рядом с которым на одной ветке подчас встречаешь живой цветок. Согласитесь, что куда чаще можно увидеть двадцатилетнего ребенка или двадцативосьмилетнего старца!

Так вот, изюминка обаяния Анри де Лагардера состояла как раз в удивительной гармонии зрелой мудрости и ни с чем несравнимой привлекательности пышущей здоровьем юности. Ростом немного выше среднего, он не обладал глыбообразными мышцами геркулеса, но все его тело было гибко и грациозно, как тому и подобает у настоящего парижанина. От рождения блондин, он понемногу начал темнеть. Голову его покрывали золотисто – белесые шелковистые кудри, тогда как ресницы и изящно ухоженные усики были пепельного цвета. Длинный острый, словно точеный, нос и тонкие губы безошибочно свидетельствовали о долгой аристократической родословной. Почти не исчезавшая с лица живая, чуть озорная улыбка нисколько не препятствовала ему держаться с достоинством, даже некоторым высокомерием, свойственным настоящему маэстро холодного оружия. Однако труднее всего описать его лицо, с безукоризненно правильными чертами и нежной, как у девушки, кожей, светившееся безмерной добротой в часы любви и способные источать испепеляющий пламень, словно Медуза – Горгона, когда он гневался. На нем была форма гвардейца легкой кавалерии его величества. Плечи покрывала немного потертая велюровая накидка с воротником, вокруг которого неплотным узлом обвивался шелковый шарф с нашивками, означавшими ранг капитана королевской гвардии.

Произведя со своими подчиненными и наемниками Пейроля рукопашную расправу, Лагардер немного раскраснелся.

– Что у вас окончательно крыша поехала, мои любезные? – с негодованием произнес он. – Обижать ребенка!

– Капитан, – начал было что-то объяснять, поднимаясь на ноги Карриг.

– Помолчи, капрал… впрочем, нет. Скажи – ка мне, кто эти мордовороты. Только точно и коротко.

Услышав вопрос капитана, Кокардас и Паспуаль поспешили к нему приблизиться, на ходу почтительно снимая шляпы. Взглянув на подошедших, Лагардер улыбнулся.

– Вот те раз! Мои наставники по фехтованию! Какая же нелегкая занесла вас так далеко от ла рю Круа де Пти Шан? – и он протянул им руку жестом монарха, милостиво позволявшего вассалам поцеловать себе кончики пальцев, что мэтр Кокардас и брат Паспуаль с упоением и проделали. Не нужно забывать, что за время, пока нынешний капитан был их учеником, они из этой руки получили немало золотых монет.

– А остальные? Некоторые лица как-будто знакомы, – продолжал Лагардер. – Ну, скажем, ты? – он указал на Штаупица.

– В Кельне… – ответил немец, опуская глаза.

– Точно; тебе удалось мне нанести один укол в плечо.

– Из двенадцати попыток, – смущенно уточнил Штаупиц.

– А – а! Мои мадридские противники! Палец в рот не клади, – вел дальше Лагардер, указывая на Сальданя и Пинто. – У вас, когда вы напару, неплохо получается.

– О! Ваша светлость, – наперебой затараторили испанцы. – Вы наверное нас с кем-то спутали. Мы никогда не нападаем вдвоем на одного.

– Что? Вдвоем на одного? – от возмущения гасконец покраснел.

– Они хотят сказать, что с вами не встречались, – пояснил Паспуаль.

– А этот, – сказал Кокардас, указывая на Пепе Убийцу, – дал торжественную клятву в том, что обязательно с вами повстречается.

Пепе с угрюмым спокойствием выдержал взгляд Капитана. Тот не без интереса переспросил:

– Этот?

Пепе, намного шевеля губами, опустил голову.

– Что касается этих двух храбрецов, – заметил Лагардер, опять указывая на Пинто и Сальданя, – то, возможно, они в чем-то и правы, так как в Испании меня называли только по имени Анри. Тем не менее, с некоторыми из вас, господа, я наверняка уже имел удовольствие сталкиваться, – и он пальцем, словно подражая уколу рапиры, проткнул воздух, указывая на Жоёль де Жюгана. – Правда, в том бою мне пришлось действовать не рапирой, а оружием, принятым на его родине.

Жоёль де Жюган почесал свой шрам на лбу.

– Остался след; что и говорить, вы управляетесь с буковой палкой не хуже, чем со шпагой, синьор, – пробормотал он.