Горбун

В другой раз около одиннадцати часов вечера самая нестарая из дуэний Келюса мадам Марта тихо вышла из двора замка через главные ворота, и бегом направились в лес в ту самую хижину дровосека, где молодой герцог как-то получил приют. Несколько позже двое укрытых плащами носильщиков тем же путем пронесли в избушку портшез. А ночью из домика лесоруба послышались крики роженицы. На утро хижина оказалось пустой. Исчезли не только гости, но и храбрый лесоруб. Домик пустовал, пока в нем не поселился новый хозяин. Мадам Марта тоже не вернулась в замок.

С тех пор прошло четыре года. Все уже стали забывать о мадам Марте и о лесорубе. Филипп де Невер давно покинул свой замок де Бюси. Впрочем, долину де Луррон удостоил своим посещением другой Филипп, не менее блестящий и знатный. Это был Филипп Поликсен Манутанский принц Гонзаго, которому маркиз де Келюс прочил в жены свою южную дочь Аврору. Гонзаго в ту пору уже было тридцать лет. Его немного женоподобные черты представляли само совершенство. Точеные нос и подбородок, аккуратные складки губ, черные шелковистые блестящие волосы, темные пронзительные глаза, исполненные удивительного достоинства, свойственного только итальянским высшим аристократам. Его несколько театральные движения, походка несли печать царственного величия. Не будем говорить о роде, который он представлял. Фамилия Гонзаго столь известна в истории Италии, как фамилии Буйонов, Эстов или Монморанси во Франции. Друзья и связи, которые он поддерживал, приходились ему под стать. Во – первых, это были два его друга два брата, один из которых представлял род герцогов Лотарингских, другой – Бурбонов. Герцог де Шартр, родной племянник Людовика XIV, впоследствии герцог Орлеанский и регент Франции; герцог Невер и принц Гонзаго были неразлучны. Их дружба словно оживляла картины античного прошлого.

Филипп Гонзаго – старший из троих. Будущему регенту в то время было лишь двадцать пять, а Неверу еще на один год меньше.

Вне всяких сомнений желание обзавестись таким замечательным зятем необыкновенно льстило самолюбию стареющего Келюса. Публичная молва приписывала Филиппу Гонзаго огромное недвижимое состояние в Италии; кроме того он, являлся двоюродным братом и единственным наследником Филиппа де Невера, которому, зная о его страшной болезни легких, все втихомолку прочили скорую смерть. Таким образом, богатый и знатный аристократ мог сделаться и наследником баснословного состояния во Франции. Конечно, никто не осмелился бы подозревать принца Гонзаго в том, что он может желать смерти своего брата и друга. Просто было понятно, что он не в силах помешать предстоящей трагической развязке, и что она сделает его десяти или двадцатикратным миллионером.

Между будущими тестем и зятем уже была достигнута полная договоренность. Что касается Авроры, то у нее никто ничего даже не спросил. Все тот же принцип «железного засова». Стояла осень 1699 года. Постаревший и уставший от нескончаемых войн с Испанией Людовик XIV сумел наконец заключить с юго – западным соседом мир, (известный под названием Рисвикского). Но отдельные вспышки боевых уже самовольных партизанских потасовок в районе испанской границы по – прежнему не прекращались, и в Лурронской долине частенько можно было встретить непрошеных испанских гостей.

В один из тех дней за роскошно сервированным обеденным столом в замке Келюсов собрались шесть человек. Кроме маркиза, мадемуазель Келюс и принца Гонзаго, занимавших главные места, за столом находились ближайшие слуги. Прежде всего, это был отец Бернар, духовник Келюса, он же настоятель прихода деревни Таррид. В его обязанности входило содержание главной регистрационной книги, где отмечались рождения, смерти и бракосочетания. Кроме него была мадам Исидора, владелица хутора Габур. Четыре года назад она заменила убежавшую дуэнью мадам Марту. Еще присутствовал господин Пейроль, аристократ, исполнявший функции адъютанта при особе принца Гонзаго. Этого придется представить подробнее, так как ему предстоит играть в нашем повествовании немаловажную роль. Господину Пейролю было около сорока лет. Худощавый, сухой, бледный, с редкими волосами, высокий и сутулый, если бы ему довелось жить в нашем XIX веке, он наверняка носил бы очки. Черты лица у него были какие-то неопределенные. Близорукие глаза, которые он постоянно прищуривал, глядели на мир с вызовом. Гонзаго мог поручиться, что Пейроль прекрасно владел шпагой, которая была постоянно подвешена к его левому бедру. Принц очень ценил своего адъютанта. Другие присутствовавшие были лица, приближенные к маркизу де Келюсу. Им отводилась роль массовки.