Горбун

– У тебя был жар, – ответила донья Круц. – Кокардас тебе приходил доктор. Ты помнишь?

– Нет.

– Он сказал, что ты перенесла душевное потрясение.

Донья Круц покосилась на принцессу, желая дать ей понять, что пора подойти. Но та от внезапной робости топталась на месте, до боли сцепив руки.

– Не знаю, как объяснить, – пробормотала Аврора, – будто тяжелое железо давит мои мысли, – я ничего не могу додумать до конца. Начинаю и тут же забываю. Какой-то туман, туман, – густой, как кисель. Хочу сквозь него пробиться и не могу, не могу… кисель.

– Может, ты хочешь попить киселя? – спросила донья Круц, опять поглядев на принцессу.

– Нет, не хочу… ни пить, ни есть. Хочу воздуха, свежего ветра… и еще… нет, не знаю.

Голова Авроры обессилено опустилась на подушку.

– А что же матушка? Где она? Она на меня сердится?

Когда девушка это произнесла, казалось, сознание вот-вот к ней вернется. Но этого не произошло, и затеплившаяся было в ее очах искорка, опять погасла.

Донья Круц хотела ответить, но принцесса издалека показала знаком «молчи, мол», быстрым легким шагом, как подходят молодые матери к колыбели младенца, приблизилась к изголовью кушетки, обеими руками приподняла дочери голову и прильнула губами к ее лбу в долгом поцелуе. Аврора заулыбалась, но рассудок в полной мере к ней еще не вернулся. Аврора ощущала радость, но это была спокойная холодновато отрешенная радость, сходная с той, что испытывают дети в счастливых сновидениях. Аврора младшая машинально возвратила Авроре старшей поцелуй, так, будто в течение долгих лет она привыкла это делать каждое утро.

– Мама! – сказала Аврора. – Ты мне снилась. В моем сне ты всю ночь плакала… Ах, Флора… и Флора здесь… Почему Флора? Она тоже нашла свою мать? А-а-а. Я поняла. Значит, мы с Флорой сестры близнецы… сколько всего случилось за одну ночь…!

Это была борьба сознания с болезненным беспамятством. Девушка силилась разорвать туманную завесу, окутавшую ее рассудок. Но и на сей раз ей не удалось. Утомившись от напряжения, она сдалась.

– Мама, я хочу тебя видеть. Подойди. Возьми меня на колени.

Принцесса, одновременно смеясь и плача, присела на кушетку, обняла Аврору, словно маленькую и принялась напевать какую-то услышанную в собственном детстве от Иннес мавританскую колыбельную. Флора, глядя на это удивительное зрелище улыбалась, но по ее щекам катились слезы.

– Матушка, – промолвила Аврора. – Мне так хочется сказать тебе, что-то важное, но не могу вспомнить, что именно. Мысли роятся где-то совсем рядом возле моей головы, но я никак не могу овладеть ни одной. Мне, почему-то кажется, что именно ты мне препятствуешь это сделать. Так странно. Такое чувство, будто в мое сердце проник кто-то другой и мешает мне быть самой собой. Наверное, я переменилась оттого, что, наконец, тебя нашла.

– Ты со мной, моя девочка, – отозвалась принцесса. В ее голосе звучала скорее мольба, чем стремление утешать. – Не думай ни о чем другом. Не терзай свое сердце и свой ум. Прижмись ко мне покрепче. Отныне нет на свете ничего, кроме тебя и меня. Правда?

– Сударыня! Сударыня! – наклонившись к самому уху принцессы, взволнованным шепотом предостерегала донья Круц. – Чем глубже вы ее погрузите в новые сладкие грезы, тем горше будет разочарование, когда ее рассудок проясниться!

Но та лишь раздраженно отмахнулась. Сейчас она испытывала такое блаженство, что просто не желала и не могла заботиться о том, что будет потом: через год, день, или через две минуты.

– Матушка, – промолвила Аврора младшая. – Если ты начнешь со мной говорить, то завеса спадет с моих глаз. Я это чувствую. Господи, если бы ты могла понять, как я мучаюсь!

– Ты мучаешься, тебе больно! Дитя мое дорогое! – воскликнула госпожа Гонзаго, горячо прижимая дочь к груди.

– О, да. Это невыносимая мука. И весь ужас в том, что я не понимаю, не знаю…

В глазах девушки стояли слезы, ее тонкие белые пальцы лихорадочно терли виски.

– О-о, матушка! Я неправильно вас слушаю. Нужно стать перед вами на колени… Как удивительно. Только что мне почудилось, будто я всю жизнь провела возле вас.

И она посмотрела на принцессу, широко раскрыв свои огромные глаза. Принцесса улыбнулась одними губами, но в ее взгляде задрожала тревога.

– Что с вами, что с вами, матушка? Почему вы вдруг обеспокоились? Вы рады, что меня нашли?

– Рада ли я, дитя мое единственное?

– Вы меня нашли. У меня не было матери…

– Господь нас соединил и больше не попустит, чтобы мы расстались.

– Господь… – задумчиво повторила Аврора де Невер. – Господь! Я хочу Ему помолиться, но не могу, – забыла молитву.

– Хочешь, я тебе помогу ее вспомнить?

Принцесса была рада чем-то отвлечь внимание дочери.

– Хочу! Но есть еще что-то… другое…

– Отче наш, сущий на небесах! – начала госпожа Гонзаго, вложив ладони дочери в свои.

– Отче наш, сущий на небесах! – повторила Аврора, словно ребенок.

– Да святится имя Твое, – продолжала мать.

Аврора на сей раз вместо того, чтобы повторить, встрепенулась, и, напрягая память, снова потерла свои влажные виски. Ее головная боль прошла, и на лбу выступила испарина. Болезнь, наконец ее покинула, оставив лишь слабость.