Горбун, Или Маленький Парижанин

— Гром и молния, драгоценный мой! Он же от Маленького Парижанина! Иди сюда!

Больше Галунье упрашивать не пришлось. Они с Плюмажем подняли груду соломы и сцепили под нею свои мускулистые руки. Почти тут же потолок снова затрещал. Наши храбрецы закрыли глаза и вдруг невольно поцеловались, когда маркиз всем весом упал на их сцепленные руки. Все трое покатились на пол, ослепленные штукатуркой, хлынувшей вслед за Шаверни с потолка. Первым пришел в себя маркиз. Он покачал головой и принялся хохотать.

— Вы славные ребята, — проговорил он. — Когда я впервые вас увидел, вы показались мне настоящими висельниками, только не сердитесь. Нас теперь трое: давайте взломаем дверь, нападем на тюремщиков и отберем у них ключи.

— Галунье! — окликнул гасконец.

— Да, Плюмаж? — отозвался нормандец.

— Как ты полагаешь: похож я на висельника?

— Я, — отозвался Галунье, искоса посматривая на вновь прибывшего, — впервые слышу подобное оскорбление.

— Ладно, битый туз! — воскликнул Плюмаж. — Этот малый ответит нам, когда мы выберемся отсюда. А сейчас он мне нравится и его мысль тоже! Давайте взломаем эту дверь, будь она трижды неладна!

Плюмаж и Шаверни бросились было к двери, но Галунье их удержал.

— Слышите? — проговорил он, наклоняя голову и прислушиваясь.

В коридоре раздавались шаги. В один миг куски штукатурки полетели в угол и были прикрыты соломой. В замочной скважине громко заскрежетал ключ.

— Где же мне спрятаться? — спросил Шаверни, улыбавшийся, несмотря на переплет, в который попал.

Снаружи уже слышался лязг тяжелых засовов. Плюмаж поспешно скинул кафтан, Галунье сделал то же самое. Шаверни кое-как спрятался — частично под солому, частично под кафтаны. Оставшись в сорочках, фехтмейстеры встали друг напротив друга, делая вид, что упражняются в фехтовании, но без шпаг.

— Теперь ты, мое сокровище! — воскликнул Плюмаж. — Раз, два… Ну давай!

— Попал! — смеясь отозвался Галунье. — Эх, будь тут у нас шпаги, вот бы мы позабавились!

Массивная дверь повернулась на петлях. Показавшиеся в ней тюремщик и стражник пропустили в камеру третьего, одетого в роскошный наряд придворного.

— Далеко не уходите, — проговорил он, затворяя за собою двери.

Это был господин де Пероль во всем своем блеске. Наши храбрецы сразу его узнали, однако продолжали упражняться, словно никого больше в камере не было. Этим утром, покинув увеселительный домик, славный господин де Пероль еще раз пересчитал свои сокровища. При виде всего этого золота, этих акций, аккуратно уложенных в шкатулке, фактотуму снова пришло в голову уехать из Парижа в деревенскую тишь, дабы вкусить там от радостей землевладения. На горизонте уже появились тучи, и чутье говорило ему: «Уезжай!» Однако в том, чтобы задержаться в городе еще на сутки, большой опасности не было. Такого рода умозаключения всегда губят стяжателей: сутки — это ведь так недолго! Им не приходит в голову, что сутки состоят из 1440 минут, а в каждой из них заключено шестьдесят отрезков времени, вполне достаточных, чтобы какой-нибудь мошенник успел отдать Богу душу.

— Добрый день, мои отважные друзья, — проговорил Пероль, убедившись, что дверь осталась приоткрытой.

— Прощай, дорогуша! — отозвался Плюмаж, нанося своему другу Галунье страшный удар. — Ну как? Мы с этим распутником как раз беседовали о том, что, будь у нас шпаги, нам было бы чем заняться.

— А если вот так? — осведомился нормандец, погружая свой указательный палец в живот своего благородного друга.

— Как же вы здесь очутились? — насмешливо спросил фактотум.

— Неплохо, неплохо! — подзадорил друга гасконец. — А что новенького в городе?

— Насколько мне известно, ничего, мои достойные друзья. Значит, вам очень хочется вернуть свои шпаги?

— Привычка, — благодушно отозвался Галунье. — Когда со мною нет моей Петрониллы, я словно без рук.

— А если вам отдадут шпаги, да еще вдобавок выпустят отсюда?

— Ризы Господни! — вскричал Плюмаж. — Это будет прелестно! А, Галунье?

— Что для этого нужно сделать? — осведомился тот.

— Немного, друзья мои, совсем немного. Хорошенько поблагодарить человека, которого вы всегда считали врагом, но который питает к вам слабость.

— Кто же этот превосходный господин, черт бы его драл?

— Это я, мои старые товарищи. Только подумать, мы ведь знакомы уже более двадцати лет!

— На святого Михаила будет ровно двадцать три, — уточнил Галунье. — Как раз в канун праздника святого архангела я по поручению господина де Молеврие славно отделал вас шпагою плашмя позади Лувра.

— Галунье! — сурово вскричал Плюмаж. — К чему эти неприятные воспоминания? Я, кстати, часто думал, что славный господин де Пероль втайне любит нас. Извинись, дьявол тебя раздери, и немедленно!

Галунье покорно оставил свою позицию посреди камеры и, сняв шапочку, приблизился к Перолю.