Гордая американка

Готовый спускаться, он принялся искать глазами пепельницу, чтобы притушить в ней сигару. И тут произошло событие, заставившее его забыть Александру: из окутывающей галереи тени, где прятались статуи и древние сосуды, появилось неземное создание. Оно направлялось к лестнице, то и дело замедляя шаг, чтобы полюбоваться на праздничную толпу гостей сверху. Укрытый колонной, он наблюдал за этой женщиной, пока она не спеша приближалась к нему; он затаил дыхание, боясь, что она сейчас растворится, как призрак, однако все больше убеждался, что она, несмотря на снежно-белый муслиновый шлейф, вполне реальна: из-под простого венка из роз, удерживаемого сложным переплетением ленточек на ее длинных волосах необыкновенного серебристого оттенка, выглядывало личико самой очаровательной девушки из всех, кого ему когда-либо доводилось встречать! Она обладала утонченностью и грацией нимфы; к ее рукаву был прикреплен букетик роз, который она то и дело подносила к точеным ноздрям.

Подпустив ее совсем близко, Жан уронил сигару, уже не заботясь о приличии, и вышел из-за колонны. Видение вскрикнуло, однако Жан тотчас понял по ее веселому виду, что она вовсе не напугана. На него взирали широко распахнутые глаза цвета океанской воды, освещаемой солнцем.

– Боже, как вы меня испугали! – проговорила она по-французски. – Вы нарочно прячетесь по темным углам, чтобы пугать людей?

– Простите меня, я никого не собирался пугать! Просто я поднялся сюда, чтобы спокойно покурить… и тут появились вы.

– Теперь вам не хочется курить? Весьма польщена…

– Я совершенно ослеплен! Был момент, когда мне почудилось, что играющие внизу скрипки возродили Дездемону, однако ваш легкий акцент подсказывает, что передо мной скорее Офелия…

– Вы весьма учтивы, господин незнакомец! Две несчастные, которых постигла трагическая смерть! Впрочем, истины ради надо призвать, что и той, чье имя я ношу, не слишком повезло.

– Правила хорошего тона требуют, чтобы после этих ваших слов я спросил, как вас зовут. – Корделия… Все называют меня Делией.

– Да вас просто преследует Шекспир! – Он засмеялся и продекламировал:

«Корделия, лишенная наследства,

Твое богатство – в бедности твоей.

Отверженная, я завладеваю

Тобой, мечта и драгоценный клад».

Девушка тотчас подхватила:

«Я ваши свойства знаю,

Но, вас щадя, не стану называть».[12]

– Как видите, мы знаем классику…

– Браво! Так вы англичанка?

– Ни в коем случае!

– Тогда шведка? Норвежка? Финляндка? Или же вы явились из…

– Просто-напросто из Нью-Йорка.

– О, нет! Только не вы! Опять!.. – пробормотал молодой человек.

– Любезность за любезностью! Еще немного, и у вас вырвалось бы: «Какой ужас!»

– Этого я себе не позволил бы, но ваши соотечественницы меня действительно в некоторой степени… удручают. Можно подумать, что они задались целью завоевать Венецию! Элейн Орсеоло – американка, и бал этот дается в честь двух американок – чудесной миссис Каррингтон и мисс Я-не-знаю-как-ее-зовут…

– Хопкинс! Мисс Корделия Хопкинс – это я.

Он уставился на нее, не веря собственным ушам. Чтобы это очаровательное дитя, словно сошедшее со страниц книги сказок Андерсена, оказалась продуктом «цивилизации», машин и денег! Это превосходило его понимание. Делия, со своей стороны, находила его совершенно восхитительным мужчиной. Никогда еще ей не встречался человек, который вызвал бы у нее такой интерес! Вылитый принц из детской сказки! Ей захотелось зажмуриться…

– Так вы – сестра миссис Каррингтон? – спросил Жан.

– Сестра ее мужа, и даже менее того, потому что ее муж – мне всего только сводный брат. У нас одна и та же мать, но он гораздо старше меня. Но, кажется, вы задаете слишком много вопросов. Не считаете ли вы, что было бы более любезно, если бы вы сперва представились? Вы-то кто такой?

Он удовлетворил ее любопытство, склонившись в глубоком поклоне; Делия звонко расхохоталась, глаза ее заискрились.

– Так это вы!

– Мне повезло: мое имя вам известно?

– Еще бы! С тех пор, как мы приехали в Венецию, Элейн только о вас и говорит! Эта женщина вас попросту обожает!

– Как нескромно! Не уверен, что этот глагол понравится моему другу Орсеоло…

– Иногда мой язык обгоняет мои мысли. Я слишком много болтаю и слишком мало задумываюсь. Я хотела сказать, что она очень много говорила о вас, и в самых лестных выражениях.

– Очень мило с ее стороны! Превозносила ли она мои достоинства в присутствии вашей невестки?

– Сперва да, но это Александре не очень понравилось. Элейн догадалась, что вы с ней не в самых добрых отношениях; видимо, в Париже между вами что-то произошло. Уж не оскорбили ли вы ее?

Эта откровенная прямота была новостью для Фонсома, который привык слышать от женщин более туманные высказывания. Проникнувшись к девушке огромной симпатией, он решил отплатить ей той же монетой.

– В некотором смысле, да. Прошедшей весной я пытался ухаживать за ней…

– Только не говорите, что это пришлось ей не по нраву! В Нью-Йорке она постоянно вращается среди мужчин, буквально блеющих от восторга при ее появлении, и это ее весьма забавляет.