Гордая птичка Воробышек

Мне хочется войти в нее и остаться навсегда. Сделать своей. Толкнуться в нее, закрепляя за собой главное право владеть ею снова и снова. Мне хочется этого до одури, черт, до судорог в паху, и незнакомое, первобытное чувство собственника мощным потоком растет внутри, готовое превратить меня в зверя.

Я целую птичку под подбородком, вновь глубоко проникаю в рот, ощущая, как меня бросает в дрожь и ломает от желания одним движением раскинуть девичьи колени и познать ее… Господи… Пальцы сами ложатся на треугольник тонкого кружева, а губы шепчут куда-то в горячий висок:

– Да, воробышек. Скажи «да»… Я так хочу…

Она замирает на вздохе, распахнув глаза. Смотрит, не мигая, перед собой в потолок. Руки так сильно впились в плечи, а тело застыло, что это останавливает меня. Господи, неужели…

В этот момент я особо остро чувствую, как бесстыже прижимаюсь к ней.

– Птичка, ты… У тебя еще никого не было, да?

Она молчит и почти не дышит, словно чего-то ждет. Медленно опускает ногу.

– Птичка, прости, – я роняю голову ей на грудь, кляня себя последними словами. – Я дурак!

И слышу в ответ изумленно-тихое. Испуганное, но не злое:

– Ты… Ты… Ты… с-с ума сошел, Люков!.. С ума сошел…

Сердце девчонки стучит так близко, кожа под ладонями горяча… Мне так трудно оторваться от нее, успокоить утробно рычащего зверя, что я готов от боли взвыть в голос. Теплая, желанная, она становится вдруг недостижимо далекой для меня, и я в отчаянии шепчу, крепче прижимая ее к себе:

– Воробышек, прости. Я не знал, не думал, что ты… Черт! Не должен был… так…

– Илья, перестань… – такое серое в ответ, вслед за глубоким вздохом. – Пожалуйста.

* * *

Во мне тысячи маленьких солнц, теперь я это точно знаю, что бы ни говорил Игорь. Они зажглись с первым прикосновением Ильи и разгорелись так жарко где-то внизу живота и в сердце, что я почти оплавилась свечой в смелых руках парня. Засияли так ярко, что мне пришлось закрыть глаза, боясь, что слепящий внутренний свет отразится в них, затопит собой комнату и выдаст меня с головой.

Господи, неужели можно так целовать женщину, словно испивая ее душу до самого донышка? И неужели можно так хотеть близости, что поджимаются пальцы ног?..

Я почти ответила Люкову «да», когда его простое и в то же время пробирающее до дрожи «я хочу», заставило свет внутри меня померкнуть и застыть, воссоздав в памяти череду девичьих лиц. Красивых, ищущих внимания, исходящих ревностью, так и не забывших его ласк.

«Наивная. Он бросит тебя уже завтра».

«Это не ты. Не такая, как ты».

И совсем потухнуть, когда он неожиданно «высоко» оценил меня.

Господи, Люков, как бы я хотела, чтобы именно ты оказался первым, ты, даже забыв обо мне поутру! Может быть, тогда мне не было бы от твоих слов настолько горько.

Я видела, сколько их было рядом с ним, и сама виновата, что позволила. Не оттолкнула сразу, не смогла. Зато Ирина не добралась до него сегодня, а я… Что ж, я постаралась быть убедительной. Хотя, кого я обманываю? Себя? А он? Кого обманул он, так неистово припадая ко мне?.. Даже тогда, когда она ушла?

Ты не Ирина, Женька, ты просто еще один способ спасения от нее. Просто еще одна подвернувшаяся под руку девчонка…

Люков рывком отстраняется от меня и садится в кровати, спустив ноги на пол. Ссутулив плечи, запускает длинные пальцы в закрывшие лицо волосы, обхватывая поникшую голову. Гнетущая тишина разъединяет нас, он сидит не двигаясь, и я, не выдержав, говорю, глядя на светлый абрис мужской спины:

– Илья, ты… очень любил ее, да?

– Что? – руки Люкова тут же падают на кровать, и он поворачивает ко мне лицо. – Кого? – спрашивает тихо и как-то потерянно.

– Ирину, – почему-то смущаюсь я, хотя куда уж краснеть больше. Полотенце в ногах разметалось, бедро по-прежнему обнажено… Вспомнив об этом под темным взглядом, я неловко поднимаюсь на локте и тяну на себя одеяло, пытаясь спрятать под ним так и не покинувшее меня волнение.

– Нет, – отвечает Люков с едва заметной досадой в голосе. Вновь устало отворачивается, пряча лицо под волосами. – Было время, когда мне только казалось, а теперь… Теперь я точно знаю, что нет.

Это не тот ответ, который я ожидаю услышать, и я растерянно смотрю в потолок, не зная, что и думать.

– Спи, Воробышек, – не оборачиваясь, бросает парень. – До утра не так уж много времени. Спи. Обещаю, больше нас никто не побеспокоит.

Снежная морось тихо царапает стекла, ветер за окном качает голые ветви, отбрасывая на стены и потолок рассеянные гардинами неясные тени… Я долго всматриваюсь в их размеренный танец, не в силах сомкнуть глаз.

– Знаешь, Илья, – отваживаюсь разорвать голосом струной натянувшееся между нами молчание, чувствуя необходимость сказать. – Что бы ты ни думал, и как бы у нас ни случилось, я не обижаюсь, честно. Просто не ожидала, вот и все. Так уж вышло, что ты сегодня со мной, я понимаю.

Он не отвечает, но поднимает голову. Тяжело выдохнув, опускает руки. Он не смотрит на меня, но я поворачиваюсь к нему сама – ложусь на бок, утыкаюсь в наволочку щекой, и сую ладони под подушку. Смотрю, не отрываясь, на напряженный мужской профиль.