Гордая птичка Воробышек

– Нет, не надо, – отвечает она. Выходит из лифта и останавливается возле темных дверей. Жмет, выдохнув, на кнопку звонка. – Неужели все разошлись по гостям? – говорит, решительно вставляя ключ в щелку замка, распахивает дверь и заходит внутрь квартиры. Включив свет в длинном коридоре, служащим и прихожей, приглашает меня войти.

– Пожалуйста, Илья, проходи, я тут живу. Мам? Бабуль? Вы где? – окликает тишину, затворив дверь, но не дождавшись ответа, озадаченно поворачивается ко мне. – Никого нет.

На ее лице проступает такое искреннее удивление, что я спешу развернуть птичку в сторону старенького комода-трюмо, располовинившего коридор, и лежащей на нем записки.

– Кажется, это тебе, Воробышек. Вон там.

– О!

Она подходит к трюмо, берет в руки блокнотный лист и читает; кивает отрицательно:

– Не мне, мальчишкам. Мама с бабушкой к знакомым ушли, и они тут же сбежали. Если не вернутся к одиннадцати часам – будет им от мамы нагоняй. Она у нас женщина серьезная, шутить не любит. Опоздают, могут и по затылку схлопотать. Да, жаль, что не получится им позвонить, я номер наизусть не помню… Ой, Илья, раздевайся! Давай помогу, – спохватывается девчонка, стремительно возвращается и с готовностью принимает из моих рук куртку. Убирая одежду в раздвижной шкаф, невозмутимо вешает поверх куртки дарованный мне шарф.

– Проходи в зал, пожалуйста, – приглашает меня в центральную комнату, проходит вперед сама и включает свет. – Ох! – охает, споткнувшись об откатившуюся от стены спортивную гантель, видимо, оставленную одним из братьев, и тут же смущенно краснеет. – Извини, Илья, как видишь, у нас далеко до порядка.

Да, вижу. Нормальный дом, где живет семья. Небогатая семья, но вполне себе настоящая: кажется, каждый встретивший меня предмет в небольшой трехкомнатной квартире кричит о том. И полусервированный для праздника стол, с традиционной бутылкой шампанского во главе и вазой с фруктами; и ветка зеленой ели, обмотанная серпантином, торжественно водруженная на полку с телевизором; и сложенная вдвое телевизионная программка, полуприкрывшая собой очки на чуть смятом диванном пледе. Отложенное вязание на журнальном столе, и рыжий толстый котяра, разлегшийся в кресле. Как же его зовут…

– Борменталь! Привет! – радостно тянет Воробышек руку к коту и тот, словно девушка никуда не уезжала, лениво вытягивает лапу, позволяя ей почесать грудь. Заметив меня, тут же схватывается на лапы и напряженно застывает, выжидающе сверкая зелеными глазами. – И чего испугался, спрашивается? – удивляется хозяйка, виновато оглядываясь за плечо. – Знакомься, Бормик, это Илья. Он свой.

«Свой», – вот так запросто произносит птичка, как само собой разумеющееся, словно для нее это давно установленный непреложный факт, и меня тут же что-то сжимает изнутри. Еще один алеющий уголек, вспыхнув под кожей по воле Воробышек, сгорая, оставляет по себе болезненный след.

Не мигая, мы смотрим с котом друг другу в глаза, изучая и узнавая, пока он, наконец, не спрыгивает с кресла и не убирается с сердитым мяуканьем под стол. Не сдав своих позиций, а просто временно отступив. Он странно похож на приблудившегося ко мне Домового (однажды вором пробравшегося в мой дом и больше не покинувшего его), просто удивительно, точно снятая сканером копия. Немудрено, что Воробышку единственной удалось поладить с ним.

– Ты присаживайся, Илья, я сейчас, – обращается ко мне птичка, указывая на диван, и неуверенно предлагает: – Может, тебе телевизор включить? А может, ты есть хочешь? Ты скажи, не стесняйся, мама с бабулей наверняка что-то вкусное приготовили. Я ведь так и не успела для тебя ничего сделать…

– Не беспокойся, Воробышек, я не голоден, – я опускаюсь на диван и беру в руки пульт. – Чая будет вполне достаточно. Можно даже без сахара.

Она кивает, рассеянно, как мне кажется. Развернувшись, почти выходит из комнаты, но вдруг возвращается и будто невзначай отворачивает к стене пару фотографий в рамках, что стоят на открытой полке книжного шкафа. Нарушая былой расклад, выдвигает вперед фотографии братьев и проводит вдоль полки пальцами.

Интересно, что там у нее?

Едва девчонка выскальзывает из гостиной, я тут же решаю выяснить это. Я не слишком любопытен, обычно мне плевать на чьи-то семейные истории – какое мне дело до чужих людей? – но Воробышка почему-то это правило не касается. Ноги сами поднимают меня и подводят к шкафу, рука уверенно находит стеклянную рамку, снимает с полки… Я подношу фотографию к глазам, чтобы увидеть на ней запечатленную в момент поворота танцовщицу. Светловолосую девушку с потрясающе красивыми ногами, в мерцающем бальном платье с многоярусным шлейфом и открытой спиной.

Я медленно провожу по этой спине большим пальцем, запоминая плавный изгиб. Вызываю в памяти горячий жар голой кожи, которую уже чувствовал под своей рукой и домысливаю невозможное…

Птичка. Такая уверенная в себе и роскошная. Словно жемчужина, вырвавшаяся в пену волн из плена долгое время сковывающей ее красоту раковины. Сероглазая провинциальная девчонка, однажды уснувшая под моей дверью.