Гордая птичка Воробышек

  - Воробышек, - Невский странно смотрит на меня, - ты поаккуратнее с предположениями, - просит, окидывая тоскливым взглядом. - А то ведь я, как Иванушка-дурачок, могу исполнить. Будешь мне тогда караваи печь и портки по ночам стирать, пока я шкуру твою пупырчатую в постельке стеречь стану.

  - Размечтался, крякозябл! Живи уж, - кисло улыбаюсь парню, глядя на часы. - У меня и так с этой учебой ночи бессонные, только твоих портков для радости жизни и не хватает. Что там с факультативом по начертательной, не знаешь?

  - Уговорила, - фыркает Колька, - обойдемся без поцелуев. Сегодня тихо, - отвечает на вопрос. - Перенесли на вторник. Так что сейчас с чистой совестью по домам. Ты не переживай, птичка, - усмехается на мой красноречивый вздох облегчения, - я тебе график сделаю, как обещал.

  Вот теперь я улыбаюсь по-настоящему.

  - Ты настоящий кабальеро, Невский! Пожалуй, - говорю, поправляя уголок воротника мужской рубашки, заломленный кверху, - я позволю тебе облобызать подол моего платья.

  Колька смеется, а я упираю в него палец.

  - В общем, так, амиго, обед в буфете за мной. Постой! - отбираю у друга раскрытый конспект, исписанный ровным красивым почерком, когда он поднимает предмет со стола, намереваясь положить в мою сумку. - Это, кажется, не мой, - с недоумением верчу в руках собственную тетрадь с аккуратно вписанной в нее чужой рукой темой сегодняшней лекции, ничего не понимая. - Или все же мой... Но как?

  Невский хмурится и ждет, пока я перестану строить из себя "охваченную внезапным ступором Кассандру", а я с ужасом моргаю на него, выстраиваю в голове нервно позвякивающую логическую цепь событий и внезапно вспоминаю конспекты Люкова, оставленные в комнатке общежития. Провожу параллель...

  Как же так? Этого просто не может быть! Не мог же Люков ошибиться тетрадями и вписать тему в чужой конспект, пока я позорно дрыхла рядом? Или мог?.. Вот черт! И что же мне теперь делать?

  ***

  Когда я вечером возвращаюсь с работы, Крюкова смотрит телевизор и жует бутерброд.

  - Привет, - бросает мне лениво, сидя в постели, и отворачивается. - Есть будешь, Жень? Я суп сварила, с лапшой, - говорит, щелкая пультом. - Вон, еще теплый, на столе. Не такой как у тебя, конечно, но вроде тоже ничего получился.

  Я снимаю куртку и шапку. Разуваюсь. Прохожу в комнату и здороваюсь:

  - Привет, Тань.

  Мою руки, достаю из пакета небогатые покупки, сделанные на одолженные у Эльмиры до завтрашнего аванса деньги: крупу, масло, хлеб - и думаю: Крюкова и кухня? Странно.

  - А ты чего не с Вовкой? - интересуюсь, наливая в тарелку суп. - Мм, вкусно, Тань, - едва не обжигаюсь горячим бульоном, еще не успевшим остыть под двумя слоями полотенец. - Сегодня же вроде пятница?

  - Да так, настроения что-то нет, - отвечает Крюкова и утыкается дальше в какой-то детективный сериал, где местом преступления выбран публичный дом. Героини верещат на экране, жмутся друг к другу при виде трупа своей хозяйки, строгий полицейский очерчивает мелом место преступления, а я оглядываюсь на странно молчаливую этим вечером подругу.

  - Что-то случилось? - осторожно спрашиваю, отставляя тарелку. - Знаешь, мне сегодня почему-то Серебрянский звонил.

  - Да? - равнодушно выгибает бровь Танька. - Вроде ничего. А что? - тянет руку и хватает с тарелки крекер. Хрустит за щекой. - Что-то говорил?

  - Я ничего не поняла, но что-то насчет твоей защиты. На работе толком и не ответишь. Тебя что, кто-то обидел?.. Речь шла точно не о дипломе. Вовка?! - догадываюсь вдруг.

  Танька стреляет в меня изумленным черным глазом и недовольно поджимает рот.

  - Меня?! Жень, шутишь? - фыркнув, отвечает. - Попробовал бы только! Ты же меня знаешь.

  Это верно, знаю. Потому и чувствую перемену не в лучшую сторону в настроении подруги.

  - Тогда чего он так грустно сопел в трубку?.. Ну, ладно, Крюкова, не хочешь, не отвечай, - говорю через минуту полнейшей тишины. - Ничего я в вашем любовном тандеме не пойму. Захочешь, сама расскажешь.

  Я ухожу из комнаты в общую душевую, здороваюсь с курящими возле окошка девчонками, возвращаюсь, замечаю на столе парующую чашку с чаем и большой бутерброд. Сама Танька вновь за пультом телевизора, с ногами в постели, с вялым интересом следит за развитием событий теперь уже модного ток-шоу.

  - О! Спасибо, Танюш! - улыбаюсь я. Сажусь за стол, притягиваю к себе горячий чай и включаю ноут. - Я, конечно, могла и сама, - отпиваю мятный напиток, ежась от холода, принесенного из коридора, стаскиваю с дверцы шкафа старенькую шаль, прихваченную с собой в последний приезд из дому, накидываю на плечи, и благодарю. - Но, приятно.

  С жадностью изголодавшегося за день книгоеда утыкаюсь в текст:

  "...- Стой, - хрипло сказал Каллагэн, отступив на шаг. - Велю тебе именем Господа!

  Барлоу рассмеялся.