Гордиев узел Российской империи

Узнав, что через губернию вскоре будет проезжать царь, шестнадцать крестьян Цивинской решили подать жалобу. Будучи неграмотными, они обратились с просьбой к Рогальскому, одному из бедных безземельных шляхтичей, который вел скорее крестьянский, чем господский образ жизни. 19 июля 1845 г. он от имени крестьян написал, что Цивинская обманывает их, и они вынуждены выплачивать большую сумму налога, чем предусмотрено государством. Кроме того, она также забирает у них большую часть зерна для производства водки, захватывает лучшие наделы земли, притесняет барщиной, в том числе заставляя работать на винокуренном заводе, и не оставляет крестьянам времени для работы на собственных наделах. Жалоба, конечно же, попала к гражданскому губернатору, который захотел убедиться в достоверности изложенного. С этой целью он обратился к уездному предводителю дворянства Гудим-Левковичу, одному из немногих русских на этом посту (строго говоря, происходившему из казачества Левобережной Украины) и такому же, как и поляки, стороннику крепостного права, а также к исправнику. Эти двое обратились с письмом к православному священнику, которому, очевидно, тоже было щедро заплачено, поскольку он не решился пойти против помещицы. В своем ответе гражданскому губернатору предводитель обвинил во всех грехах крепостных – победа оказалась на стороне сильнейшего.

По сообщению Гудим-Левковича, крестьяне собрались у церкви, заявляя, что царь собирается им даровать свободу, и выступая против своей помещицы. Одна из наиболее взволнованных крестьянок божилась, что получила от царя серебряный крестик и призывала село к бунту, а кроме того, оскорбляла присутствовавших «граждан» и исправника. Кроме того, предводитель сообщал, что «характер крестьян с. Бузовой более как от 30 лет всегда отличался самыми резкими чертами неукротимой страсти к бродяжничеству, буйству и своеволию». Таким образом, с помещицы были сняты все подозрения. Чтобы показать, на чьей стороне сила, предводитель шляхты арестовал и отправил в Киев Рогальского, написавшего прошение к царю, а также потребовал суда над двумя крестьянами. В следующей главе еще будет затронута тема близости положения деклассированного польского шляхтича и украинского крепостного493.

В 1844 – 1845 гг. борьба царских властей за украинские души приобрела особый характер. Приходские школы, содержавшиеся поляками для обучения простолюдинов до 1832 г. (сначала – в традициях Комиссии национального просвещения, затем – под эгидой Виленского университета и под опекой Т. Чацкого), после Ноябрьского восстания были закрыты. Отныне лишь православные священники получили право вести начальное обучение исключительно на русском языке, поскольку царь, как некогда и поляки, украинский язык считал диалектом. По его приказу с августа 1832 г. в шести главных уездных местечках Киевской губернии на средства приказов общественного призрения были открыты начальные школы. Однако до Бибикова доходили слухи о том, что в нескольких крупных имениях велось обучение на польском языке. Существование подобной конкуренции не входило в планы царских властей, стремящихся к культурному доминированию в этом регионе. С 1831 г. русский язык стал обязательным на государственном уровне, несмотря на это, польский продолжал использоваться в частной сфере, в т.ч. в общении с украинскими крестьянами494.

12 сентября 1844 г. канцелярия генерал-губернатора разослала исправникам всех трех губерний циркуляр с пометкой «совершенно секретный» с требованием представить перечень имений, в которых крестьянские дети учатся на польском языке. В большинстве ответов полиции отрицалось проведение обучения на этом языке, хотя и указывалось на существование отдельных кружков, которые организовывали зажиточные помещики отчасти с образовательной целью, поскольку посещавшие их крестьяне прислуживали в костеле или пели в хоре. К примеру, в имении княгини Марцелины Чарторыйской, урожденной Радзивилл, ксендз из-под Ровно вместе с органистом преподавал азбуку и катехизис восьми детям в возрасте от 7 до 15 лет, причем не только крестьянским. В имении графа Плятера того же уезда имелась музыкальная школа, где дети разучивали польские песни. В имении Ожешко Ковельского уезда 11 детей, в том числе, как подчеркивалось царскими чиновниками, 9 православных учились петь. У графа С. Холоневского в Литинском уезде проходили занятия по польскому языку, музыке и счету. У князя Лямберта Понятовского в Киевском уезде шестеро детей учились польскому и русскому языкам, а также счету и ведению реестров. У С. Липецкого 12 подростков от 14 до 18 лет учились играть на разных инструментах и петь на польском языке. Молодецкий из-под Дубно одел учеников школы пения в синюю форму с отворотами, как в российских гимназиях. Нововейский из-под Ровно держал хор, в котором читали и пели на польском языке, а семнадцати уже взрослым певцам (11 православных и 6 католиков) были присвоены итальянские фамилии: Паганини, Тартини, Альбини, Щербини и т.п.