Гордое сердце

— Ну, вы ведь знаете Сюзан, — сказал небрежно Блейк. — Она является ярким представителем того проклятого типа женщин, которым ничего невозможно предложить, кроме брачных уз, — женщинам этого типа ничто другое не идет. — Он быстро и умело отделял мясо голубя от костей. Пальцы его изящных рук всегда отличались ловкостью. — Бог свидетель, я не хотел жениться, — продолжал он. — Я ведь перепробовал все возможные варианты, так ведь, Сюзан? Но вопрос стоял так: либо я женюсь на ней, либо мы порываем наше знакомство.

— Но, Блейк! — выкрикнула в смятении Сюзан. — Ты же с самого начала хотел на мне жениться!

— Ах, — горестно вымолвил Блейк и тоскливо посмотрел на Барнса, — вплоть до этого момента она ничего не хотела понимать. Как вы знаете, Барнс, это глупое и наивное создание!

Мужчины весело рассмеялись, а когда она покраснела от душевного отчаяния, то даже тогда они не смогли удержаться от смеха. Неужели она вообще не разобралась в Блейке?

— Я знаю, что ты меня только дразнишь! — выкрикнула она. Но не была уверена в этом.

Ее неуверенность не прошла и после обеда, когда Блейк ушел и она осталась наедине с Дэвидом Барнсом.

— Так вы вышли замуж, Сюзан? — сказал он вдруг. Закурив трубку и удобно вытянув ноги, он защелкал суставами своих крупных, грязных рук. — Я думал, что у вас это уже пройденный этап и что вы готовы к работе. Вы что же, никогда и не начнете работать? А, впрочем, чему тут удивляться! Это все из-за того, что вы — баба. Женщин не интересует настоящая работа.

— Но я вам не могу объяснить, Дэвид, мне и самой это не очень понятна — что-то во мне желало Блейка, — сказала она откровенно.

— Блейк ведь не такой, как тот… как его звали? Он не будет столь любезен, чтобы скончаться молодым, — сказал Дэвид Барнс, и в глазах у него появилось жесткое выражение. — Блейк будет жить и жить. Он похоронит всех, прежде чем решится на это сам.

— Если бы Блейк умер, то я бы тоже умерла.

— Ах, вам это только кажется.

Она не ответила. Через минуту она подняла на него взгляд и обнаружила, что он смотрит на нее с любопытством, словно видит в первый раз.

— Что? Что случилось?

— Вы не испытываете ни капли вины? — спросил он.

— Вины? — повторила она.

— Да, вины. Вины! Ваша жизнь проходит, а вы ничего не делаете.

Она покачала головой.

— Мне достаточно того, что я живу.

— Она живет! — прошептал он. — Это вы называете жизнью? В таком случае нет смысла говорить с вами.

Поспешно попрощавшись, он ушел.

— Барнс живет, словно отшельник, — говорила она вечером Блейку. — Он позволил искусству уничтожить свою жизнь. Но жизнь должна быть на первом месте, так ведь, Блейк? Искусство возникает только из прожитого, как цветок из семени.

— Ты все еще думаешь об искусстве? — спросил Блейк. Его серые глаза улыбались. — Я думал, что ты со всем этим уже покончила.

Прежде чем она успела посмотреть на него, он быстро произнес:

— Сюзан, сегодня я выдумал вечернее платье, которое хотел бы для тебя заказать: тонкая, жесткая золотая нить на красном фоне и под ним плотно обтягивающая подкладка. — Он начал рисовать в одном из маленьких блокнотов, которые были всегда у него под рукой. Она наклонилась над ним, глядя на стремительный бег его карандаша. Модели, которые он создавал для нее, ей начали нравиться. Вначале, когда он одевал ее в такие же экстравагантные вещи, она стыдилась, теперь же она свою фигуру уже считала материалом Блейка. Она охотно подчинялась ему. Потому что он был ее любовником, а она — его любовницей. Она продолжала жить своей жизнью, нанизывая на ее нить один фрагмент за другим. И только много позже она вспомнила, что в этот день Дэвид Барнс ни разу не упомянул о своих «титанах» и о том, над чем работает.

Блейк заявил:

— Рождество для меня, милая, ничего не значит. Тебе же стоит забрать детей и поехать навестить родителей. Если ты не исполнишь долга, то будешь чувствовать себя ужасно — примерно так же, как и я, если бы я это сделал. Поэтому я не поеду к отцу даже на ужин.

— А что ты будешь делать на Рождество, Блейк? — с беспокойством спросила она. Ей казалось, что она совершит предательство, покинув Блейка в первое их совместное Рождество. Но он ко всем праздникам чувствовал отвращение.

«Почему это мне кто-то должен напоминать о времени?» — всегда говорил он.

— Я, пожалуй, буду занят кучей дел, но ни об одном тебе не скажу. Скажу только, что если ты останешься, то тебе не позволяется замусорить мне дом какими-нибудь деревцами или украшениями, а детям — заваливать меня подарками, которые мне не нужны.

— Хорошо, — ответила она спокойно. Она никогда не знала наверняка, когда Блейк говорит серьезно. Она непрестанно наблюдала за ним, чтобы докопаться до истинного смысла того, что он имеет в виду, потому что его слова, как ей казалось, не отражали этого в полной мере.