Гордон Лонсдейл: Моя профессия — разведчик

— Вряд ли дело обстоит таким образом, — спокойно возразил я. — С адвокатом Хардом я встречался свободно и без разрешения министра. Вы не хуже меня знаете, что тюремные правила разрешают заключённым свидания с адвокатами для обсуждения дел, связанных с имущественными интересами.

— Вы нарушили правила уже тогда, когда попытались вызвать адвокатов, которые теперь добиваются свидания с вами.

— Ничего подобного. Я написал письмо адвокатской фирме с изложением сути дела и просьбой меня посетить. Никто меня такого права не лишал. Тем более что письмо было пропущено цензурой тюрьмы и цензурой в Лондоне.

Я намекал на британскую контрразведку, которая весьма добросовестно контролировала всю мою переписку.

Начальник тюрьмы вызвал старшего цензора. Тот принёс книгу, в которой регистрировались письма заключённых. В книге имелась соответствующая запись. «Губернатор» тут же сделал строгий выговор чиновнику и вновь заявил, что встречу с адвокатом можно провести только с разрешения министра внутренних дел.

Итак, ещё одна петиция министру. Что ж, я напишу и её. И буду терпеливо ждать ответа. Свободного времени у меня предостаточно — в тюрьмах Её Величества оно ползёт неторопливо.

Месяц проходил за месяцем, а министерство внутренних дел сурово хранило молчание. У меня уже вошло в привычку справляться у начальника тюрьмы, когда же наконец поступит ответ. Начальник тюрьмы вызывал цензора. Появлялся чиновник с толстой книгой, отыскивал нужную запись: «Получили письмо Лонсдейла тогда-то, отправили в Лондон в тот же день…» С администрации вина снималась, а больше тюремное начальство ничто не беспокоило.

Я понимал, что «игру» может внезапно прервать ссылка на тюремные правила и инструкции: «Вы нарушили такой-то пункт инструкции, запрещающий то-то и то-то, а посему…» Поэтому я с особой тщательностью следил за тем, чтобы не дать никаких козырей в руки противника.

Что ж, приходилось снова пускать в ход достопочтенного члена парламента. Месяца через четыре после петиции в министерство я послал письмо Джонсону-Смиту: «Прошу Вас, уважаемый господин депутат, справиться в министерстве внутренних дел, когда там собираются дать ответ мне…»

Джонсон-Смит, как и полагалось квалифицированному парламентарию, попытался увильнуть от прямого ответа. Начиналось его письмо как обычно.

«Мистеру Гордону Лонсдейлу (№ 5399)

Тюрьма Её Величества,

Уинсон Грин,

Бирмингем.

Уважаемый мистер Лонсдейл, я получил Ваше письмо от…» А между трафаретным началом и такой же трафаретной концовкой: «С уважением. Джонсон-Смит», — член парламента просил сообщить адрес бирмингемского адвоката Лонсдейла и указать, по какому вопросу направлялся запрос в министерство внутренних дел… И ещё там была такая фраза: «Что касается последнего вопроса в Вашем письме с требованием привилегий…» (я требовал не привилегий, а только того, что мне как заключённому-долгосрочнику полагалось в полном соответствии с тюремными правилами).

Стало ясно, что будущее светило английского политического небосвода явно не решится беспокоить министра. Я счёл, что пора нанести удар по самодовольству члена парламента. И набросал едкое письмо, в котором откровенно высказал своё мнение по поводу тактики увиливания, к которой постоянно прибегает уважаемый член парламента. Удар достиг цели: Джонсон-Смит тут же ответил:

«Уважаемый господин Лонсдейл,

мне кажется, Вам следовало бы знать, что я сам решаю, как мне действовать, если сочту это необходимым, в отношении дел моих избирателей (это общепринятая практика среди членов парламента в нашей стране).

Я переписывался с Вашими адвокатами, как Вы это знаете, чтобы выяснить их мнение по поводу наличия юридических оснований в Вашем требовании вернуть Ваши вещи, что оправдало бы моё обращение к министру внутренних дел. Если такие основания имелись, то я хотел узнать, на каком основании Вам могли бы отказать в разрешении возбудить дело в суде.