Гордон Лонсдейл: Моя профессия — разведчик

У меня нет при себе папки с нашей перепиской, и я пишу по памяти. Кажется, одни адвокаты отослали меня к другим, я уже не помню, кто отослал меня к кому. Но, во всяком случае, я обращался к обеим адвокатским фирмам, указанным в Вашем письме, по причине, приведённой выше.

Когда я вернусь в Лондон, я просмотрю папку с нашей перепиской и тогда решу, что мне следует сделать…» И так далее в таком же маловразумительном стиле.

Письмо было написано от руки. Великое множество орфографических и синтаксических ошибок — увы, их невозможно сохранить в переводе — тут же оповестили меня, что я удачно наступил на «любимую мозоль» господина Джонсона-Смита.

К несчастью для члена парламента, тюремный режим предоставлял мне слишком много свободного времени. В тот же день я отправил Джонсону-Смиту ещё одно письмо: «Прежде всего, я хотел бы поблагодарить Вас за чрезвычайно интересное для меня сообщение о том, что в Англии члены парламента сами решают, что им следует или не следует делать. В свою очередь я мог бы сообщить, что в других странах, как это мне хорошо известно по личному опыту, нет необходимости быть членом парламента для того, чтобы принимать подобные решения…»

Видимо, Джонсон-Смит решил, что с него достаточно, так как больше никогда не пытался читать (или, вернее, писать) мне нравоучений, хотя наша переписка продолжалась ещё не один год.

Больше того, подхлёстнутый едким письмом, самодовольный парламентарий наконец решился потревожить министерство внутренних дел и на этот раз добился результатов. 26 сентября — почти через восемь месяцев после подачи петиции — начальник тюрьмы вызвал меня и зачитал ответ министра (в английских тюрьмах заключённым не разрешают дотронуться до листа бумаги, подписанной «самим» министром внутренних дел). Ответ был стандартным: «Министр внутренних дел внимательно изучил Вашу просьбу и решил отказать Вам». Отказ, как обычно, ничем не мотивировался.

Всё это находилось в противоречии с английскими законами и удивило меня. Но я был поражён ещё сильнее, когда через несколько дней Джонсон-Смит прислал копию письма уже упоминавшегося выше Флетчера-Кука:

«4 сентября вы писали министру внутренних дел о Гордоне Лонсдейле, заключённом в Бирмингемской тюрьме, который направил прошение с просьбой разрешить ему возбудить дело о возвращении имущества, которое, по его утверждению, принадлежит ему.

После тщательного рассмотрения вопроса министр внутренних дел решил, что не может разрешить этого Лонсдейлу. Заключённому и его адвокатам сообщили о его решении.

Должен добавить, что, насколько мне известно, все деньги, которые были изъяты у Лонсдейла, или же их эквивалент в фунтах стерлингов, которые находились в руках полиции, были возвращены его адвокатам, так же как и большое количество другого принадлежащего ему имущества».

Получив отказ министра, я дал указание своим адвокатам выяснить у сведущего правоведа, насколько юридически он обоснован. Я прекрасно знал, что решение было незаконным, так как теоретически английские заключённые сохраняют некоторые гражданские права, включая право принимать все необходимые меры для защиты своего имущества. В данном случае, поскольку я был осуждён за нарушение обычного права, а не за уголовное преступление, то даже «сохранил право» выставить свою кандидатуру на выборах в парламент, о чём и упомянул в одном из писем Джонсону-Смиту, одновременно заверив, что пока у меня нет подобных намерений. «Что касается будущего — то кто знает?..»