Гордость

Первое, о чем заговаривает Дженайя после ухода сестер, это Эйнсли.

– Ну ладно, все хорошо, вы действительно отличная парочка, – произношу я со вздохом.

– Вы с Дарием тоже неплохо смотритесь вместе, – замечает она и опускает голову мне на плечо.

– Плевать я хотела, как мы вместе смотримся. Мне важнее, хороший он человек или нет.

– Ну и как?

Я смотрю на другую сторону улицы. На миг закрываю глаза – пытаюсь понять, чувствую ли я, что Дарий смотрит на нас с крыши. Мадрина говорила: любовь соединяет людей, пусть этого не видно, но почувствовать можно. Я вытряхиваю эту мысль из головы и открываю глаза – нет, это же не любовь. По крайней мере, пока. Дженайе я говорю:

– Не знаю. Посмотрим.

– И сколько ты собираешься дать ему времени? Несколько дней, месяцев, лет? Всю жизнь?

– А сколько ты дала Эйнсли?

– Достаточно, чтобы он одумался.

– А если бы он никогда не одумался? Не сказал бы тебе ни слова до отъезда в Сиракузы?

Она набирает полную грудь воздуха и ждет целую минуту, прежде чем дать мне ответ:

– Он бы одумался. Не сегодня – так мы бы еще увиделись. Пусть через несколько месяцев. Или лет. Я просто… знала.

И Мадрина знала тоже.

Уже глухая ночь, спальня наша почти совсем опустела – осталось лишь несколько раскрытых коробок. Матрасы замотали пленкой и сложили в гостиной – утром их заберут грузчики. Мы лежим на одеялах. Мне не заснуть.

Я пробираюсь в квартиру к Мадрине – дверь не заперта, там ничего не осталось, лишь запах все висит в воздухе: дым от сигарет и шалфея, одеколон, благовония, дешевые духи. Запахи только усиливаются, когда я спускаюсь в подвал.

Храма Ошун больше нет. Можно подумать, все утекло с речной водой.

А вот стул Мадрины стоит на своем месте. С него убрали белый чехол и желтую подушку, он больше похож на собственный скелет. Я сажусь, складываю руки на животе – как это делала Мадрина. Опускаю голову на спинку, закрываю глаза, чтобы в последний раз услышать ее голос.

А, mija! Вот и ты. Реки текут. Стоячая вода бывает только в выгребной яме, mi amor! Пришло тебе время сниматься с места, утекать, распространяться вширь. Рекам так полагается. И так же полагается любви!

Глава тридцатая

Все собрались внизу – ждут, когда отъедет грузовик с вещами, и я последней обхожу дом, чтобы проститься с ним навеки. Провожу пальцем по пыли на подоконнике в спальне. Без мебели и вещей квартира кажется гораздо просторнее. И гораздо запущеннее. На стенах трещины, плесень, повсюду комки пыли размером со щенят – наверное, жить в такой тесноте было очень нездорово.

А вот кухня почему-то кажется меньше прежнего. Представить себе не могу, что мама готовила в этой комнатушке столько еды – на весь квартал. Плиту и столешницы отчистили – наверняка все это снесут и сделают кухню попросторнее, как в доме у Дария.

Я еще раз обхожу всю квартиру, вдыхаю поглубже, шагаю за порог, закрываю дверь.

Не хочется плакать, но слезы вырываются наружу, точно вода из пожарного гидранта летом, если открутить кран. Я обхватываю себя руками, прижимаюсь головой к закрытой двери. Там, за дверью, когда-то была вся я, все, что я знала и любила. Я как бы шагнула наружу из собственного тела и сейчас его покину.

– Зури? – кто-то тихо произносит мое имя.

Я шмыгаю носом, пытаюсь сдержать слезы, но не получается. Я не поворачиваюсь выяснить, кто это, узнаю по голосу. И не решаюсь пошевелиться.

Он дотрагивается до моего плеча. Я все стою неподвижно.

– Эй. – Он мягко поворачивает меня к себе.

Я скрещиваю руки на груди и не поднимаю на него глаз.

Он притягивает меня к себе, обнимает, целует в лоб. И я выпускаю все наружу – в его объятьях, на его груди.

Потом слегка отстраняюсь, смотрю ему в глаза. Он большими пальцами смахивает мне слезы со щек, целует в губы.

Последнее, что со мной происходит в нашем доме, – я целуюсь с парнем, тем самым парнем, который переехал на другую сторону улицы и изменил тут все. Может, именно этого Мадрина и хотела с самого начала: чтобы я нашла любовь и забрала ее с собой, когда уеду.

Держась за руки, мы спускаемся по лестнице, выходим из дома. На тротуаре – половина нашего квартала: прощаются с сестрами, с родителями. Поворачиваются и снова видят, как мы с Дарием держимся за руки. Понятное дело, всем тут же надо по этому поводу высказаться. Кто-то свистит, кто-то улюлюкает, остальные смеются – можно подумать, мы пятилетки и эта ерунда все равно ненадолго.

Я вижу папины глаза – они улыбаются. Он тихонько кивает и отворачивается.

Манни с другого конца квартала предложил отвезти маму с сестрами в новый дом на своем микроавтобусе. А я выторговала себе право ехать с папулей на грузовике.

Я уже собираюсь запрыгнуть на место в середине, между водителем и папулей, но Дарий снова тянет меня в сторону.

– По нашей ветке метро можно доехать прямо до Канарси.

– Ты правда готов? – спрашиваю я. – Будешь ездить ко мне на метро в такую даль?