Гордость и предубеждение

Весьма схематично, конечно, его можно было бы характеризовать как спор между реалистами и романтиками, понимая под этими терминами не столько литературные школы, сколько более общее восприятие жизни, особенности темперамента и самовыражения. Положение осложняется еще и тем, что Джейн Остин обладала редким даром иронии, в то время как романтикам типа Бронте эта область человеческого духа заповедана. Джейн Остин была мастером особой темы и окружения, манера ее была сжатой и лаконичной, — далеко не всем удавалось увидеть за этой спецификой темы и формы более широкие обобщения. Изысканный рационализм и глубокая, но сдержанная лиричность, — это своеобразное сочетание было чуждо пафосу романтиков.

Ирония заключалась в том, что Джейн Остин жила и писала именно в те годы, когда романтические волны захлестнули не только Англию, но и всю Европу. Еще при жизни она, по странному парадоксу авторских судеб, была осуждена на безвестность. Позже умами читающей публики завладели критические реалисты. Прошло столетие со дня смерти писательницы, и вот в канун первой мировой войны Англия вдруг «открыла» Джейн Остин. Начиная с 30-х годов, ее популярность необычайно растет, а за последние десятилетия творчество ее получает, наконец, широчайшее признание. Романы Остин выдерживают все новые и новые издания, их ставят в театре, экранизируют (интересно, что сценарий «Гордости и предубеждения» был написан Олдосом Хаксли). Выходят многочисленные исследования, биографии, комментарии. В Англии создаются Музей и Общество Джейн Остин. Публикуются многочисленные переводы на французский, немецкий, испанский, венгерский, итальянский языки, наконец, настоящим изданием восполняется, правда, только отчасти, досадный пробел, существовавший до сих пор в русской переводной литературе.[56]

И если в XIX веке Джейн Остин нашла ценителей в лице Вальтера Скотта и Дж. Г. Льюиса, то в XX веке о ней пишут Вирджиния Вульф и Эдвард Морган Форстер, Ричард Олдингтон и Сомерсет Моэм, Ральф Фокс и Кингсли Эмис, Сильвия Таунсенд Уорнер и Ребекка Уэст, Джон Бойнтон Пристли и В. С. Притчет.

Лишь Фокс и Эмис выступают в роли «хулителей». Признавая за Остии «иронию», «критику», «способность правильно анализировать свои персонажи», Фокс ставит ей в вину то, что она смотрит на жизнь глазами своего общества и своего времени.[57] Он совершает ошибку, столь характерную для многих критиков 30-х (и, к сожалению, не только 30-х) годов: он судит о Джейн Остин, исходя не столько из того, какой она была, сколько из того, какой, с его точки зрения, она должна была бы быть. То же отсутствие историчности — в оценке Кингсли Эмиса. Он дает своей статье броское название: «Что стало с Джейн Остин?», поясняя его в подзаголовке: «Мэнсфилд Парк». Эмис повторяет, почти дословно, рассуждение Фокса о «сдаче позиций». (Невольно спрашиваешь себя: неужели Эмис читал Фокса? Впрочем, конечно, это простое совпадение). В статье Эмиса есть известная доля логики: «Мэнсфилд Парк» действительно уступает двум первым романам в наглядности социальной сатиры. В нем нет «двухмерных» сатирических характеров типа леди де Бёр или мистера Коллинза. Однако из этого вовсе не следует, что сатира в этом романе полностью отсутствует. К тому же «Мэнсфилд Парк» — не последний роман Джейн Остин. Это середина пути — после него она написала еще два романа. И если «Мэнсфилд Парк» — некоторое отступление, то «Нортенгерское аббатство» и «Убеждение» опрокидывают поверхностную схему Эмиса.

Пожалуй, ближе всего к пониманию Джейн Остин подошли Вирджиния Вульф и Эдвард Моргая Форстер. Это и неудивительно; при всем несходстве их дарований, в них есть черты, роднящие их с Джейн Остин. Для Вирджинии Вульф это «непроницаемость», о которой уже говорилось выше, свойство, которым сама она владела в высокой степени. «Из всех великих писателей Джейн Остин труднее всего „поймать на величии“», — писала Вирджиния Вульф, восхищаясь «особой законченностью и совершенством ее искусства».[58] Для Э. М. Форстера это, наряду с «непроницаемостью», — удивительная объемность характеров (свойство это характерно и для первых, лучших романов Вульф). Форстер называет эти характеры «объемными» в отличие от «плоских», которыми изобилует литература не только прошлого, но и настоящего.[59] Он пишет: «Почему герои Джейн Остин доставляют нам каждый раз новое наслаждение по сравнению с тем же наслаждением, которое мы испытываем, читая Диккенса? Почему они так хорошо комбинируются в диалоге? Почему заставляют друг друга выявлять себя, не прилагая к тому никаких усилий? Почему они никогда не актерствуют?.. Наилучший ответ заключается в следующем: герои ее, хотя они меньше, чем герои Диккенса, размерами, организованы более сложно. Они проявляют себя во всех отношениях, и, предъяви мы к ним требования еще более высокие, они все равно оказались бы на высоте».[60]