Поскольку Элизабет больше не могла преследовать собственный интерес, то почти все свое внимание она сосредоточила на сестре и мистере Бингли, а порожденный наблюдением ряд приятных соображений дал ей возможность чувствовать себя почти такой же счастливой, как и Джейн. Она представила ее хозяйкой этого же дома; настолько счастливой, насколько это возможно в браке, порожденном искренней любовью. При таких обстоятельствах Элизабет даже готова была полюбить обеих сестер мистера Бингли. Ей совсем нетрудно было догадаться, что мысли ее матери неслись в том же направлении, поэтому она решила к ней не подходить, чтобы та случайно не ляпнула лишнего. Но когда все сели ужинать, как назло оказалось, что они с матерью оказались почти рядом друг с другом. Их разделял только один человек, и Элизабет раздраженно слушала, как с этой личностью (с леди Лукас) ее мать только и говорила – свободно и откровенно, – о своих надеждах на скорое бракосочетание Джейн с мистером Бингли. Это была тема, которая возбуждала воображение, и миссис Беннет непрестанно перечисляла ожидаемые выгоды такого брака. Сначала она выразила свою радость по поводу того, что мистер Бингли – очаровательный молодой человек, и он так богат, и живет он всего в трех милях от них; потом рассказывала, как приятно ей осознавать, что двум сестрам Бингли очень нравится Джейн, а также быть уверенной, что они желают этого брака не менее, чем она сама. Кроме того, удачный брак Джейн станет многообещающей перспективой для ее младших сестер, потому что он даст им возможность общаться с другими богатыми мужчинами; и наконец, в ее возрасте так приятно будет иметь возможность вверить своих еще незамужних дочерей заботам их старшей сестры, а самой не принуждать себя и бывать на людях столько, сколько ей нравится. Выход в свет надо сделать делом, зависимым от желания, а пока он является требованием этикета. Но найдется ли человек с еще меньшей, чем у миссис Беннет, склонностью довольствоваться сидением дома в любой период своей жизни?! В заключение мать пожелала миссис Лукас, чтобы ей так же повезло, хотя видно было, что мысленно она триумфально отвергает любую возможность такого события.
И напрасно Элизабет пыталась преградить быстрый поток слов матери или уговорить его выражать свою радость не таким громким шепотом; с невыразимой досадой заметила она, что почти все сказанное услышал мистер Дарси, который сидел рядом с ними. Но мать только вычитала ее за такую глупость и ответила:
– Извини, а кто такой мистер Дарси для меня, чтобы я его боялась? Чего это мы должны обращаться с ним так вежливо, чтобы даже не иметь возможности говорить то, что ему может не понравиться?
– Ради Бога, госпожа, говорите тише! Какой вам смысл оскорблять мистера Дарси? Если вы так поступите, то его приятель будет о вас не лучшего мнения.
Однако все, что она говорила, было напрасно. Ее мать продолжала говорить таким же хорошо слышным тоном. Элизабет то и дело краснела от стыда и раздражения. Она не могла слишком часто поглядывать на мистера Дарси, но все равно каждый взгляд убеждал ее в том, что произошло именно то, чего она боялась: он не часто поглядывал в сторону ее матери, но видно было, что все его внимание приковано к ней. Выражение его лица медленно менялось от возмущения и презрения до непоколебимой и сдержанной солидности.