Девочки вздохнули с облегчением. Кажется, гроза миновала. С этой мисс Бронте никогда не знаешь, чего ждать! Они открыли учебники и покорно загудели, силясь запомнить мудреные французские фразы.
Мисс Бронте старалась не смотреть на них. Она уже не кипела от гнева, наоборот, ею овладело безразличие. В голове проносились горькие мысли – ее старые знакомые, она давно привыкла, что они являются к ней и по ночам, и среди бела дня.
«Неужто я обречена провести лучшую часть жизни в этом жалком рабстве? – думала она. – Неужели должна все время из последних сил сдерживать себя, чтобы не злиться на лень, безразличие и гипертрофированную ослиную глупость этих твердолобых тупиц, вынужденно изображая доброту, терпение и усердие? Должна ли я день за днем сидеть, прикованная к стулу, заточенная в четырех голых стенах, когда летнее солнце пылает в небе, год входит в самую пышную свою пору и возвещает при конце каждого дня, что потерянное мною время никогда не вернется?»
Она подошла к окну и распахнула створки. Южный ветер ворвался в комнату, зашелестел страницами учебников, заиграл волосами учениц. Издали слышались равномерные гулкие удары церковного колокола. Девочки ахнули, но на этот раз радостно и благодарно. В такие минуты они лучше понимали мисс Бронте, и им казалось, что она тоже их понимает. Конечно же, ей тоже надоело сидеть в душной комнате и учить то, в чем они не видели смысла, когда на улице такая Божья благодать!
Но мисс Бронте уже не слышала их. Казалось, южный ветер подхватил ее на могучие крылья и унес далеко в страну фантазии. Паря под облаками, она видела страну в далекой Африке, населенную человеческой расой, на первый взгляд в корне отличной от всех других на земном шаре, на второй же – обычными людьми, со всеми их достоинствами и недостатками, благородными порывами и мелкими прихотями. «Но, пожалуй, одно отличие я могу назвать, – подумала мисс Бронте с мстительной улыбкой. – У всех учителей в этой стране есть черные дубинки, которыми они лупят школьников, да еще как! Очень толково и старательно, по поводу и без повода!» Главное же отличие заключалось в том, что она могла легко проникнуть в душу каждого из них, понять, чего он желает и чего страшится, а иногда даже навязать им свою волю, но лишь тогда, когда она соответствовала их тайным чаяниям. И ей это ужасно нравилось.
Совместный портрет сестер Бронте, написанный их братом Бренуэллом, приблизительно в 1835 году. Слева направо: Энн, Эмили и Шарлотта (видна также тень Бренуэлла, появившаяся, когда он стер свое изображение)
Она видела Витриполь – Стеклянный город. «Блистательный город, с дивным величием встающий над изумрудными владениями Нептуна!» – так выразился однажды один из ее героев. Два мыса, словно руки, обнимали Витрипольскую гавань, в которой качались множество кораблей, приплывших сюда со всего света. Витриполь лежал в долине, среди холмов и виноградников. Ее окружала цепь гор, казавшаяся в рассветных лучах голубой. Его стены и бастионы вздымались на головокружительную высоту, но выше них была Башня всех народов – напоминавшая древнюю Вавилонскую башню. Над широкой главной улицей, сплошь застроенной роскошными магазинами, разносился серебристый рокочущий звук большого соборного колокола. В Ротонде – круглом зале, где собрался цвет Витрипольского общества, гости, расположившиеся на бархатных диванах и оттоманках, потягивали шербет и кофе, играли в карты или сговаривались на партию в бильярд, курили и вели праздные разговоры. До слуха мисс Бронте доносились отдельные фразы, бессвязные обрывки разговоров: «На вашем месте, Джек, я бы носил парик!»; «Сэр, я убежден, что правительство долго не продержится, если немедля не применит к зачинщикам мятежа самых жестких и решительных мер!»; «Вы играете нечестно, я видел, как вы заглянули в карты моему партнеру»; «У меня трубка погасла»; «Кто это там разговаривает с маркизом Доуро?»; «Так больше продолжаться не может. Народное недовольство растет день ото дня»; «Только попробуйте этот шербет, Бутон. Не правда ли, редкая отрава?»; «О, сэр. Я не сомневаюсь, что мы преодолеем все трудности»; «Эта самодовольная мартышка, корнет Груб, только что спросил меня, не нахожу ли я, что сегодня он особенно в лице»; «Мой кофе отвратителен – подкрашенная тепловатая водичка»; «Сколько у вас в козырях?»; «Где вы покупаете пудру для парика?»; «Два к одному на Грехема»; «Это не настоящие гаванские сигары».
«Ослепленные блеском двора и политическим честолюбием, они забыли рощи, среди которых росли, – думала мисс Бронте. – Забыли дубовые аллеи, посаженные их предками триста лет назад, их покои, безмолвные фамильные портреты, ненужные и нелюбимые, густые леса с одинокими полянами, где не бродит никто, кроме оленей. Я тоже готова забыть все это, но я всегда буду помнить их, людей, которых я знаю едва ли не лучше, чем собственных брата и сестер».
И, незримая, она снова воспарила над городом.