Гордость Карфагена

По крайней мере, так все начиналось. После свадебного пира он отказался от претензий на любовь. Это была деловая сделка, заключенная для обоюдной выгоды. Он женился на Баркидах, а не на ней. Слова, с которыми он сватался к Сапанибал , перестали слетать с его уст. Гасдрубал все чаще избегал ее. Он редко приходил в покои жены, а когда это случалось, то насиловал ее — быстро, жестоко и отвернув лицо в сторону, словно находил противным запах законной супруги. Она много раз видела его с другими женщинами. С ними он вел себя, как изысканный любовник. Таких способов и поз она раньше и представить себе не могла. Позже Сапанибал ограничила свое жизненное пространство двумя-тремя комнатами. Однако Гасдрубал специально устраивал свои встречи со шлюхами так, чтобы она видела их оргии. Он даже приводил других женщин по ночам в покои жены и будил ее смехом, стонами и похотливыми восклицаниями. Временами он резвился подобным же образом с мужчинами. Тем не менее ему удавалось отделять разврат от государственных дел. Ион всегда был любимцем Гамилькара. После смерти отца ее муж искусно и долго мстил иберийским племенам, а когда те взмолились о пощаде, он задобрил их подачками и серебром. Несмотря на изощренные издевательства, он не позволял угаснуть любви Сапанибал и не давал ей вырваться из его плена — даже теперь, через много лет после гибели.

Имаго Мессано не стал бы обходиться с ней, как Гасдрубал . Сапанибал знала и горевала об этом, потому что ей хотелось ответить на его чувства своей любовью. К сожалению, она не могла разорваться между двумя мужчинами. Юная девушка в ней все еще любила мертвого развратника. Она по-прежнему плакала ночами, вспоминая, как Гасдрубал Красивый срывал ожерелья с ее шеи и надевал вместо них железный ошейник рабыни. Как она будет смотреть на Имаго в постели? Куда спрячет свой страх? Возможно, он владел тем ключом, который выпустил бы ее на свободу. Но что если он просто добавит новые звенья в цепь, которую она носила на своей душе?

Она рассеянно смотрела на непристойные рисунки, когда услышала шум за дверью каюты. Сапанибал резко выпрямилась, сложила руки на коленях и скрестила ноги. Дверь с треском распахнулась и закачалась на кожаных петлях. В комнату хлынул ослепительный свет. Сапанибал пришлось прикрыть глаза ладонью. Затем она увидела фигуру, которая переступила порог и закрыла собой сияние солнца. Это была Имилце. У ее бедра стоял сын, с изумлением наблюдавший за своей тетей.

Сапанибал поднялась на ноги и посмотрела в лицо молодой матери. Она многое хотела ей сказать, но слова, как камни, упали куда-то в глубины ее сердца. Она выдержала взгляд Имилце, передав своей строгостью то, что считала нужным показать, а затем сказала:

— Пошли домой. На этом корабле нам больше нечего делать.

Пройдя мимо Имилце, она положила ладонь на затылок Маленького Молота, легким нажимом развернула его к двери и вывела на палубу. Она склонилась к мальчику и завела никчемный разговор, ощущая за спиной могильный холод. Ужасное молчание Имилце, бледность на ее лице, краткость собственных слов и малость того мгновения, которое потребовалось, чтобы разрушить чужие планы, — все это не ослабляло удовлетворения Сапанибал от выполненного дела. Хотя она заметила в себе и кое-что другое — злую радость оттого, что Имилце не увидит возлюбленного мужа и тоже будет страдать от одиночества.

Впрочем, она лишь выполняла свой долг, и ее поступок был всем на благо. Имилце увидит мужа после войны, но не раньше — по его, а не по ее усмотрению. Жена не должна таскаться за мужем по полям войны. Он либо вернется к ней, либо не вернется. Когда-нибудь Имилце свыкнется с этой мыслью.

* * *

Когда Публий Сципион услышал в Сенате весть о смерти отца и дяди, к нему повернулись сотни лиц. В Иберии творился хаос, а Рим был озабочен своими проблемами, поэтому новость потребовала многих уст и достигла его лишь через несколько месяцев. Ему хотелось вскочить со скамьи и схватить гонца за горло, назвать его лжецом и потребовать, чтобы он привел доказательства провозглашенной смерти. Но Публий не мог опозорить отца такой выходкой. Ему пришлось сжать челюсти и выслушать все без содрогания. Стараясь не выдавать своих эмоций, он встал и напомнил залу подвиги обоих героев.