Гордость Карфагена

Кипя от злости, Ганнон наблюдал за тем, как оба мужчины повернулись и направились к дворцу. Римлянин шел рядом с ливийцем. Их головы были повернуты друг к другу. Ганнон едва не побежал за ними, но быстро спохватился, признав свое поражение не только на поле боя, но и в дипломатии. Тем не менее, прежде чем покинуть Цирту, он составил письмо для царя, в котором четко выразил свои желания и в обмен на дружбу, кроме прочих великих наград, пообещал выполнить любую его просьбу. Он указал, что не имеет права заключать межгосударственные соглашения, но заверил Си-факса в дружбе, которую их нация ценит превыше всех других. Учредив союзные отношения, Сифакс облагодетельствует свой народ, а сам станет немыслимо богатым и могущественным. Карфаген даст ему все, что он попросит. Все, что только город может дать. В конце послания Ганнон написал, что остановится в гавани Гиппо Региуса.

Через три дня гонец привез ему ответ от Сифакса. Царь сообщал, что, несмотря на щедрые посулы римлян, он склоняется к союзу с Карфагеном. Для закрепления этой связи не требовалось многого, поскольку обе нации имели глубокие корни в одной и той же стране. Отныне их партнерство будет укрепляться, возрастать и очищаться от порока. Они и прежде были друзьями, а теперь могут стать почти как братья. Однако взамен Сифакс просил две вещи. Во-первых, он хотел получить гарантию того, что Карфаген признает его власть над Массилией. Больной царь Гайя находился при смерти. Сифакс планировал забрать себе его народ, и Карфаген не должен был мешать ему в этом.

Условие было достаточно спорным, но когда Ганнон прочитал второе требование, он почувствовал, как в пальцах, касавшихся пергамента, запульсировала кровь. Это событие действительно закрепит их союз, писал Сифакс. Только так они смогут породнить два народа.

* * *

Каждое утро начиналось у Имко одинаковым образом. Как только мир реальности пробуждался вместе с трепетом век и его ум вспоминал сон жизни, в котором он пребывал уже несколько недель, Баку охватывало радостное ликование. Он оглядывался вокруг в поисках женщины, которая служила ему подтверждением огромного счастья. Если она лежала рядом, то он смотрел на нее с благоговением и затем придвигался ближе, стараясь не разбудить ее. Взгляд Имко блуждал по ее длинным ногам и по мягким выпуклостям бедер. Он мог представить вес груди, невинно покоившейся на мягкой коже ее предплечья. Он любовался водопадом темных волос, ниспадавших на золотистую кожу, ее вдохами и выдохами, веснушками вокруг носа и крохотными холмиками губ. Когда неподвижность женщины вызывала у него нетерпеливое томление, он щекотал ее пальцем до тех пор, пока она не открывала глаза, медленно, в опаловом великолепии с самых первых моментов пробуждения, как будто его любимая на самом деле не спала, а просто отдыхала, имитируя дрему. Если Вака не находил ее в палатке, как уже бывало не раз, он вскакивал на ноги и выбегал наружу — неважно, одетый или обнаженный. Он кричал, окликая ее по имени, которое она недавно прошептала ему прекрасными губами. Эрадна! Эрадна!

Печальная истина заключалась в том, что он не верил полностью в ее существование. Он не верил, что нашел Эрадну. Она казалась ему фантомом, созданным больным умом. Их встреча произошла в результате его погони за ослом. Животное вывело его на край лесистых холмов — точнее, на тропу, тянувшуюся вдоль чечевичных посевов. Какое-то время они шагали рядом по проселочной дороге — каждый по своей колее — затем пересекли оставленное под паром поле. Иногда казалось, что осел сопровождает его, а иногда он понимал, что животное удаляется, и ему приходилось его нагонять. Несколько раз он терял его из виду, но когда осел исчез на краю безымянной деревушки, Вака понял, что животное вело его именно сюда.

Он, нервничая, вошел в небольшое поселение. Волосы на его затылке встали дыбом. Имко чувствовал себя идущим навстречу засаде, хотя знал, что его страхи не имели смысла. Какие бандиты стали бы использовать осла, чтобы заманивать к себе одиноких путников? Он похлопал рукой по ножнам и нащупал рукоятку меча. Затем Вака увидел группу обозных мародеров — кучку нищих побирушек разных национальностей. Они жили в палатках карфагенского типа, в шалашах из ветвей или ютились под навесами из шкур. Мес-то пропахло человеческим калом, собаками и немытыми людьми. Дым от низких костров поднимался в неподвижном воздухе, как белые колонны, тянувшиеся к небу. Люди, сидевшие вокруг костров, повернули к нему враждебные лица. Несколько мужчин, наблюдавших за ним, подняли палки и топоры. Женщина схватила резвившегося ребенка и шлепнула его, когда тот начал плакать. Другие занялись своими делами, притворись, что не замечают Баку, но он все равно подозревал их во враждебных намерениях.