Гордость, сила и зима: стирая границы

— Вы в письме упоминали еще какие-то посторонние шумы на территории, можете что-то конкретное сказать?

— К сожалению, нет. По ночам мы слышим странные звуки в коридорах и на улице, но не решаемся выйти и проверить, что происходит.

— Мать Каталина, а сохранились какие-нибудь вещи девушек? — внезапно спросил Дик.

— Их кельи сейчас пустуют, вы разместитесь рядом. Надеюсь, вы найдете там что-то, что сможет помочь. Сейчас сестры находятся на вечерней молитве, и я должна буду к ним присоединиться, но сначала пройдемте наверх.

* * *

Кельи, в которых нам предстояло разместиться, были похожи друг на друга как яйца одной курицы — комнатка размера два на три метра, из обстановки — только лавка с постельными принадлежностями да тумбочка для мелочей. Перинка оказалась достаточно мягкой, а подушка и одеяло — не свалявшимися от времени. Все-таки аскетизм аскетизмом, но и об удобствах в монастыре Ровены Светлой не забывали. Сквозь маленькое окошко едва-едва пробивался лунный свет, но его вполне хватало, чтобы осмотреться.

У нас в распоряжении имелся примерно час форы до тех пор, пока сестры не вернутся с молитвы, и его необходимо было провести с максимальной пользой. Поэтому Александр сейчас осматривал этаж на наличие каких-либо магических следов, а мы с Эваном изучали кельи исчезнувших сестер. На стреме сначала хотели опять оставить меня, но я наотрез отказалась это делать, поэтому почетную службу у лестницы нес Дик.

Осмотр первой из трех комнаток дал неоднозначные результаты — из личных вещей там нашлись только четки из можжевельника, которые мы решили взять с собой. Никаких других мелочей, вроде книги или вазочки, не было, что само по себе казалось странным. Устав монастыря не запрещал монахиням хранить какие-то личные вещи, и многие девушки этим активно пользовались. Мы попутно сунули нос в другие, занятые кельи — они отличались какой-то обжитостью что ли. Кто-то повесил на стену картину с изображением Ровены, кто-то собственноручно раскрасил окошко, в общем, все старались придать своему пристанищу более уютный вид. А здесь — ничего.

Вторая из пустовавших келий являла собой более интересное зрелище — ее обитательница точно любила рисовать, поскольку в тумбочке удалось найти чистые листы пергамента и несколько уголечков, также по полу были разбросаны смятые рисунки — в основном сценки из жизни монастыря и еще какие-то окрестные пейзажи. Но почему-то нарисованное девушке не понравилось, потому что она явно намеревалась избавиться от бумажек. Кстати, заниматься художеством наша пропавшая монахиня любила в постели — на одеяле и подушке были видны следы угля, словно она вытирала о них пальцы. Рисунки свои девушка сшивала в отдельный альбом, его-то мы и решили взять, может, у Ричарда получится считать хоть какую-то информацию.

А вот третья комнатка преподнесла нам сюрприз — жившая в ней девушка любила всякие безделушки — вся тумбочка была заставлена фарфоровыми статуэтками, которые изображали различных животных — зайчиков, кошечек, собачек. Именно в уменьшительно-ласкательной форме, потому что иначе назвать эти мордочки с наивными глазами язык просто не поворачивался. А еще неизвестная нам сестра увлекалась вышиванием — в своих картинах она предпочитала изображать пресловутых животных, ими же украшала стены кельи. От окружавшего зверинца меня начало порядком подташнивать, поэтому я поторопила Эвана, который копался в ящичке:

— Ну что там? Давай быстрее, а то я скоро сама мяукать начну.

— Да ладно тебе, вполне миленько так получилось. Ладно-ладно, — поднял Эван руки вверх в защитном жесте. — Смотри, что я нашел, должно подойти.

Он держал в своей преображенной ладони какую-то цепочку. Приглядевшись, я поняла, что это порванный браслет, состоявший из нескольких цепочек и подвесок. Да, в виде кошек. Выскользнув за дверь, мы уже собирались пройти в одну из наших келий, как вдруг перед нами откуда-то выросла девушка-монахиня. На вид она была моей ровесницей, может, чуть старше.

— Ой, а что вы делали в келье сестры Агаты? — удивленно спросила девушка, жадно нас разглядывая. Особое внимание она уделила новоявленной сестре Эовин.

— О, сестра, — тут же нашелся Эван и начал говорить трагическим шепотом: — мы слышали о постигшем вас несчастье и зашли помолиться о здравии сестры Агаты.

Поняв намек, я сложила руки в характерном жесте и начала беззвучно шевелить губами. На самом деле я произносила один очень неприличный стишок, но знать это никому не обязательно. Монахиня посмотрела на нас с ярко выраженной любовью и тоже начала молиться. Уверена, что у нее все было по-настоящему.

— Ах, это так мило с вашей стороны. Право слово, мы все себе места не находим. Ой, а зачем вам вещи пропавших сестер?

Какая наблюдательная девушка, чтоб ее!

— Милая сестра, — теперь настал мой черед солировать. — Мы хотели бы обустроить алтарь с этими вещами по правилам нашего прихода, дабы неустанно молиться о здравии и скором возвращении наших сестер.