Читаем Гордубал полностью

Вот она, гроза, уже здесь, - мечется, как вспугнутый конь, искры летят из-под копыт. А ты не вцепился в гриву коня, онемели у тебя ноги, отказались бежать. Не прыгнул ты, не закричал... А вот Штепан... Тьфу, мерзко цыганское пойло, жеребец от него взбесился, а ты это пойло готовишь Полане. Почему же не ты к жеребцу кинулся? Полана бы смотрела, стиснув руки, и глаза б у нее сияли, как никогда...

Юрай помаргивает, не чувствуя теплых капель на шее.

Небо раскалывается пополам, треск, грохот. Гордубал поспешно крестится и срывается с места. Нет, не все еще сделано, надо вылить в крапиву цыганкино зелье. И бегом, под навес, глядеть, как бушует буря.

XII

Где же еще быть Юраю? Забился за амбар и думает. Ну, ладно, старый я. А, скажи на милость, с чего это началось? Живешь, ничего не знаешь, сегодня такой же, как вчера, и вдруг - старый. Точно тебя сглазили. Уж не вцепишься в гриву шалому коню, не подерешься в корчме. Берешь ребенка на руки, вместо того чтобы коня ловить. В прежнее время, наверно, не побоялся бы коня. А когда-то ведь дрался я в корчме, славно дрался, даже с Геричем, хоть Василя спроси, Полана. И на тебе - старый... А Полана - не старая.

Ну что ж, хоть бы и старый. Ребенка тоже комуто надо на руки взять. Эх, Полана, мог бы и я показать тебе, к примеру, какой я хозяин! Зажила бы ты барыней, девок бы наняла на работу да распоряжалась: "Эй, Марика, кинь зерна курам, да поживее! Аксена, напои коров!" Правда, три тысячи долларов у меня украли, да ведь есть еще семьсот. Можно кое-что сделать. Я, голубушка, недаром в Америке побывал: молодой или старый, а знаю что к чему на белом свете. Вот, говорят, невыгодно коров держать и всякое такое. Нет, надобно торговать умеючи.

В Америке, скажем, мужик не ждет мясника, сам едет к нему в город и пишет договор - столько-то голов в год, столько-то весселей 1 молока в день, олл-райт. Вот как дело-то делается! Почему и у нас, скажи на милость, не наладить то же самое? Купить коня и возок. Продай ты своих коней, Полана, я хочу лошадку смирную, с ней и поговорить можно и в город съездить. Ого, скажут, американец наш всему выучился, недаром поездил по белу свету. Домой приезжает, привозит полный кошель денег. Глядишь, и соседи ко мне потянутся. "Не продашь ли в городе пару гусей, Юрай?" Отчего не продать, да только не понесу я двух гусей под мышкой и не стану кричать: "Кому гусей!" Нет, пятьдесят, а то и сто гусей в неделю, - смастерить клетки и айда с гусями в город.

Вот как, земляки, бизнес делается. Или дрова - пятьдесят возов дров. Если картофель - так вагонами.

Вон он какой, Гордубал, понабрался ума в Америке!

Да и ты, Полана, скажешь тогда: умный Юрай, молодым за ним не угнаться. "Эй, Марика, Аксена,

1 vessel - сосуд (англ.), здесь: бидон.

хозяин с рынка вернулся, снимите с него сапоги!" - А что ты делала целый день, душенька? - За хозяйством приглядывала, с батраками бранилась, и еще... еще тебя ждала, Юрай.

Гордубал сидит на пне и раздумывает: "Попробовать, что ли? А почему бы и нет? Человек до тех пор молод, пока делом занят. Не то, так другое.

Купить, к примеру, скалу под Менчулом: камень там как мрамор, - и возить его в город. Разве у них, внизу, есть такой камень? Грязь либо пыль. Небо - и то пыльное. А камень сам ломать буду, мало ли я наломал его в Америке! И с динамитом, братцы,, работать сумею. Выдолбишь дыру, заложишь патрон... "Все прочь отсюда! Шевелись!" И - трах! Вот это мужская работа! Верно, Полана? Что против нее - поймать жеребца! Буду ходить с красным флажком в руке: эй, берегись, взрываю! Славно буду греметь, а ты чужак лови коней в поле".

Мало ли какие еще можно затеять дела! Что у вас в степи? Ничего, одно ровное место. А здесь, у Кислого ручья, в воде - железо, вода ржавая от него. Под Татарукой какой-то камень в земле блестит, точно смола. Бабы болтают, что в горах закопаны клады. Походить по горам - на Дурной да на Черный Верх, за Татинскую, да за Тупую, кто знает, что там можно найти. В наше время, братцы, добро и под землей ищут. А дома ни словечка. "Завтра, Полана, еду в Прагу, договорюсь с господами". И все.

А потом господа понаедут и прямо к Гордубалу во двор. "Добрый день, дома ли господин Гордубал? Так, мол, и так, господин Гордубал, вы клад отыскали: такой минерал, мы его уже лет пятьдесят ищем".

Почему бы и нет? Вот вам и "одни каменья!" Да знаешь ли ты, что в том камне? Не знаешь, так помолчи лучше.

Гордубал смутился. Все это глупости, наверно.

Но камень под Менчулом - не глупость. Только волов нужно, - пару или две. Серые, подольские волы с рогами, как расставленные руки. Ох, и животины!

Вот так идти бы с грузом камней по дороге, рядом с волами. Э-гей, ц-ц-ц... Шевелитесь! А ты со своими лошадьми съезжай с дороги. А чьи волы-то? Гордубала. Ни у кого во всем крае таких волов нет!

Гордубал вынимает из-за пазухи кошель и пересчитывает деньги. Семьсот долларов. Двадцать тысяч с лихвой на наши деньги. Солидный капитал, Полана!

Перейти на страницу:

Похожие книги

Адриан Моул и оружие массового поражения
Адриан Моул и оружие массового поражения

Адриан Моул возвращается! Фаны знаменитого недотепы по всему миру ликуют – Сью Таунсенд решилась-таки написать еще одну книгу "Дневников Адриана Моула".Адриану уже 34, он вполне взрослый и солидный человек, отец двух детей и владелец пентхауса в модном районе на берегу канала. Но жизнь его по-прежнему полна невыносимых мук. Новенький пентхаус не радует, поскольку в карманах Адриана зияет огромная брешь, пробитая кредитом. За дверью квартиры подкарауливает семейство лебедей с явным намерением откусить Адриану руку. А по городу рыскает кошмарное создание по имени Маргаритка с одной-единственной целью – надеть на палец Адриана обручальное кольцо. Не радует Адриана и общественная жизнь. Его кумир Тони Блэр на пару с приятелем Бушем развязал войну в Ираке, а Адриан так хотел понежиться на ласковом ближневосточном солнышке. Адриан и в новой книге – все тот же романтик, тоскующий по лучшему, совершенному миру, а Сью Таунсенд остается самым душевным и ироничным писателем в современной английской литературе. Можно с абсолютной уверенностью говорить, что Адриан Моул – самый успешный комический герой последней четверти века, и что самое поразительное – свой пьедестал он не собирается никому уступать.

Сьюзан Таунсенд , Сью Таунсенд

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Проза прочее / Современная проза
Николай II
Николай II

«Я начал читать… Это был шок: вся чудовищная ночь 17 июля, расстрел, двухдневная возня с трупами были обстоятельно и бесстрастно изложены… Апокалипсис, записанный очевидцем! Документ не был подписан, но одна из машинописных копий была выправлена от руки. И в конце документа (также от руки) был приписан страшный адрес – место могилы, где после расстрела были тайно захоронены трупы Царской Семьи…»Уникальное художественно-историческое исследование жизни последнего русского царя основано на редких, ранее не публиковавшихся архивных документах. В книгу вошли отрывки из дневников Николая и членов его семьи, переписка царя и царицы, доклады министров и военачальников, дипломатическая почта и донесения разведки. Последние месяцы жизни царской семьи и обстоятельства ее гибели расписаны по дням, а ночь убийства – почти поминутно. Досконально прослежены судьбы участников трагедии: родственников царя, его свиты, тех, кто отдал приказ об убийстве, и непосредственных исполнителей.

А Ф Кони , Марк Ферро , Сергей Львович Фирсов , Эдвард Радзинский , Эдвард Станиславович Радзинский , Элизабет Хереш

Биографии и Мемуары / Публицистика / История / Проза / Историческая проза
Женский хор
Женский хор

«Какое мне дело до женщин и их несчастий? Я создана для того, чтобы рассекать, извлекать, отрезать, зашивать. Чтобы лечить настоящие болезни, а не держать кого-то за руку» — с такой установкой прибывает в «женское» Отделение 77 интерн Джинн Этвуд. Она была лучшей студенткой на курсе и планировала занять должность хирурга в престижной больнице, но… Для начала ей придется пройти полугодовую стажировку в отделении Франца Кармы.Этот доктор руководствуется принципом «Врач — тот, кого пациент берет за руку», и высокомерие нового интерна его не слишком впечатляет. Они заключают договор: Джинн должна продержаться в «женском» отделении неделю. Неделю она будет следовать за ним как тень, чтобы научиться слушать и уважать своих пациентов. А на восьмой день примет решение — продолжать стажировку или переводиться в другую больницу.

Мартин Винклер

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза