Горе одному

Учитель, который учил Тама, уже умер. Там стал вместо него учить мальчишек и девчонок грамоте. И всегда вокруг него народ — большие и малые: этот спрашивает одно, тот — другое. А от ребят прямо отбоя нет. Ребятишки народ любопытный, им ведь всё нужно знать: и отчего из ржи хлеб черный, а из пшеницы белый, и почему одни люди хорошо живут, а другие плохо, и как самому построить самолет, и когда, наконец, маленьких ребят перестанут обижать — будут их назначать машинистами шагающих экскаваторов и посылать на Северный полюс?

Там всё, что знал, рассказывал. А если чего не знал, говорил:

— Расти, учись, и сам иди узнавай, что как делается и почему…

К Туту никто не ходил. Он ничего не знал, молчал и слушал, как хрюкали свиньи. А ребятам разве интересно слушать, как свиньи хрюкают?

Мало-помалу о Туте совсем забыли. Живой ли, нет ли, никто не знал: если человек живет только для себя и людям нет от него никакой пользы, зачем о нем помнить? Так он и жил заживо мертвый, пока не умер на самом деле, только этого, кроме Тутовых детей, никто не заметил. Тутовы дети съели свиней и разбрелись по земле. Их узнавали по тому, что были они ленивые, жадные и завистливые: им всегда было всего мало и казалось, что другим доставалось больше. Люди их не любили и даже поругивали:

— Ах вы, мол, Тутовы дети!..

Состарился Там и тоже помер. Все очень горевали и плакали. А потом поставили ему памятник и написали на нем:

«Он был нужен и любим здесь потому, что всегда был там».

Родились новые мальчишки и девчонки, подросли. Бегают они, играют и видят — к памятнику Тама всегда кто-нибудь несет цветы: то летчик, то моряк, то человек в шляпе и очках и всякие другие люди. Ребятишки прочитают надпись, удивятся и спросят:

— Дяденька, а где это — там?

Летчик покажет на небо, моряк — на море, человек в шляпе — на завод, еще кто-нибудь — на землю, остальные в разные стороны. Ребятишки обижаются, думают, что их обманывают. И тогда дяденьки рассказывают им про Тама, который одного подтолкнул в небо, и тот стал летать, другому про море рассказал так, что полюбилось оно на всю жизнь, и стал человек моряком, третьего научил в середку земли залезть и добывать уголь и другие сокровища, четвертого отвел на завод и научил делать умные машины… И так каждому открывал он дело по душе.

Новые ребятишки узнавали про Тама и тоже загорались желанием узнать, что находится там…

Появлялись всё новые маленькие Тамы. Узнавали они всё больше, делали всё лучше, а от этого людям становилось жить всё легче и радостнее.

Дед-Мороз замолчал, зажмурил левый глаз, а правым оглядел слушателей. Воспитатели, старшие ребята, а вслед за ними малыши захлопали в ладоши. Дед-Мороз поднял руку, дождался тишины и сказал:

— Сказка сказкой, а соловья, говорят, баснями не кормят. А таких соловьев, как вы, кормить надо три раза в день, не меньше. По сему случаю приготовил я вам гостинцы…

Он открыл дверь и втащил в комнату мешок.

— Ну-ка, подходите по очереди, подставляйте ладошки!

Он запустил руку в мешок и вынул бумажный пакетик, на котором красной краской было напечатано: «С Новым годом!» Раздав подарки, Дед-Мороз почему-то сунул мешок завхозу и сказал:

— Ну, вы веселитесь, мне пора. А то что-то жарко становится. Пойду поддам морозцу градусов на пять по Цельсию… До свиданья!

— До свиданья! Спасибо! Приходи еще! — закричали ребята.

Мороз стукнул палкой, свет погас, в дверь опять ворвался клуб холодного пара, а когда свет зажегся, Деда-Мороза уже не было. Слава бросился к двери.

— Куда? — перехватила его Ксения Петровна.

— Посмотрю, как он мороза поддает…

— Простудишься! Иди на место… Ребята, начинаем наш самодеятельный концерт. Освобождайте место!

Все расселись вдоль стен, оставив пустой середину столовой. Сима позвонила в колокольчик и, выступив на середину комнаты, объявила:

— Отрывок из стихотворения Исаковского «Песня о Родине» прочитает Слава Кулагин.

Слава шагнул вперед, прижал руки к бокам и, вытаращив от усердия глаза, прочитал стихотворение.

— Русская. Протанцуют Кира Рожкова и Тома Бондаренко.

Ксения Петровна села за пианино и заиграла. Из-за ширмы выбежали Кира в сарафане и Тома в косоворотке, в брюках и сапогах. Они плавно прошлись по кругу. Потом Кира остановилась и начала обмахиваться платочком, а Тома, сдвинув фуражку на затылок, застучала каблуками неторопливо и как бы вызывающе. Кира ответила пренебрежительным перестуком. Тома застучала быстрее, требовательнее, и Кира опять ответила. С каждым разом переборы учащались и наконец слились в единый дробный перестук, танцорки ухватились за руки, закружились на одном месте и убежали. Им долго хлопали, они выбегали раскрасневшиеся, счастливые и снова убегали.

В приоткрывшуюся дверь протиснулся Вадим Васильевич и сел позади всех. Лицо его поблескивало от вазелина, на брови остался кусочек ваты.