Горе от ума?

В детстве поэт не мог мыслить такими категориями, но воспринял как возвышенное и божественное красоту и любовь.

Второе свидание произошло в Лондоне, где он изучал тексты древних мистиков в библиотеке Британского музея.

И вот однажды – к осени то было —
Я ей сказал: «О Божества расцвет!
Ты здесь, я чую, – что же не явила
Себя глазам моим ты с детских лет?»
И только я помыслил это слово —
Вдруг золотой лазурью всё полно,
И предо мной она сияет снова —
Одно её лицо – оно одно.
И то мгновенье долгим счастьем стало…

Одно мгновенье? Это не галлюцинация, а умственный образ. Неясно, при каких обстоятельствах он возник – только прекрасное лицо. Ему хотелось увидеть её всю (голую истину?). Внутренний голос велел: «В Египте будь!» Чувство было сильным, а «рассудок промолчал, как идиот».

Третье свиданье было в Египте. Он добрался туда, поселился в одном из отелей Каира, и вскоре остался без гроша в кармане. В поисках высоких откровений он отправился пешком в пустыню. Там его едва не убили бедуины. Он был голоден. Настала ночь.

И долго я лежал в дремоте жуткой,
И вот повеяло: «Усни, мой бедный друг!»
И я уснул; когда ж проснулся чутко —
Дышали розами земля и неба круг.
И в пурпуре небесного блистанья
Очами, полными лазурного огня,
Глядела ты, как первое сиянье
Всемирного и творческого дня…

………………………..

Один лишь миг! Видение сокрылось —
И солнца шар всходил на небосклон.
В пустыне тишина. Душа молилась,
И не смолкал в ней благовестный звон.

Опять лишь миг? А если это сон? Но вероятнее псевдогаллюцинация. Условия для неё были самые благоприятные: сильные переживания, голод, одиночество, усталость, нервное напряжение…

Он верно определил обратный путь к Каиру (и вряд ли отошёл от него далеко за несколько часов (вряд ли больше чем на 15–20 км).

Советский философ А.Ф. Лосев в книге «Вл. Соловьёв» (1983) писал об этом свидании: «Вульгарное и обывательское представление о мистике, конечно, многих может навести здесь на мысль о какой-то соловьёвской психопатологии или о каких-то литературных выкрутасах. Но неопровержимые биографические данные свидетельствуют о том, что Вл. Соловьёв был в то время духовно здоровым и весёлым молодым человеком, у которого умозрительные чувства соединялись с обыкновенным бытовым поведением…

Он уже в Египте жил не по средствам и во время своего “свидания” не забывал требовать у родителей 200 рублей… После Египта он направился вовсе не в Россию, а почему-то ещё в Италию и ещё в Париж». А.Ф. Лосев сослался на свидетельство В.А. Пыпиной-Ляцкой:

«С большим юмором рассказывал он также о своих злоключениях в Италии, когда он, поднимаясь на Везувий с двумя знакомыми дамами, повредил себе ногу и лишён был возможности продолжать путешествие. Последние деньги истратил он на чудные розы, которые послал своим спутницам, и жил в гостинице в долг, ожидая присылки денег из Москвы…

Как только нога поправилась настолько, что явилась возможность передвигаться, он обратился к русскому консулу, рассказал о своей беде, дал о себе необходимые сведения и попросил ссудить деньгами. Консул выслушал серьёзно, денег дал, но выразил сожаление, что у столь знаменитого, уважаемого человека, как историк Соловьёв, такой “беспутный” сын. Вернувшись в гостиницу, Владимир Сергеевич велел подать себе шампанского и как можно больше роз».

Идея Вечной Женственность была близка Владимиру Соловьёву как поэту из-за его влюбчивости.

Е.М. Поливанова оставила интересные воспоминания о встречах с ним в молодости. Ему тогда было около 20 лет. «Несмотря на целую массу общих прогулок и пикников, – писала она, – я также проводила много времени с глазу на глаз с Владимиром Сергеевичем. С ним было необыкновенно легко. Беседа всегда лилась сама собою, затрагивая самые разнообразные предметы…

Он в то время горячо верил в себя, верил в своё призвание совершить переворот в области человеческой мысли. Он стремился примирить веру и разум, религии и науку, открыть новые, неведомые до тех пор пути для человеческого сознания. Когда он говорил об этом будущем, он весь преображался. Его серо-синие глаза как-то темнели и сияли, смотрели не перед собой, а куда-то вдаль, вперёд, и казалось, что он уже видит перед собой картины этого чудного грядущего…