Так произошло с Эммануилом Сведенборгом. Вряд ли это можно назвать странностью. Если она и была поначалу, то зашла слишком далеко. Он не был безумен в том смысле, что не утратил ума. Свои незаурядные умственные способности он по воле подсознания, заворожённый его образами, использовал для создания учения о мире духов, аде и рае.
Почему так получилось, трудно сказать. Возможно, с возрастом его всё больше тяготила мысль о неизбежности смерти как небытия. Он много раз возвращался к этой теме, обдумывая варианты бессмертия души. Он был уверен, что достоин бессмертия. Плоть разлагается, становится частью природы. Но душа принадлежит к миру иному!
Тяжёлые раздумья, эмоционально усиленные, «осаждались» в подсознании, воплощаясь в зримые образы. И в какой-то момент они вырвались на свободу и подчинили себе рассудок.
…Когда философ Иммануил Кант ознакомился с трудами Сведенборга, он окончательно разуверился не только в оккультной мистике, но и в метафизике. Отозвался сатирическим опусом, единственным в его творчестве: «Сновидения духовидца, пояснённые сновидениями метафизики» (1766).
Как писал М.М. Филиппов: «В лёгкой и шутливой форме Кант высказывает, однако, весьма серьёзные мысли, и его возражения духовидцам отличаются беспощадной логичностью…
…Спиритуалистические воззрения на духовное существование отбрасываются Кантом окончательно как иллюзия, близкая к сновидению. Духи не могут быть ощущаемы и воспринимаемы, мы не можем ни видеть их, ни слышать; поэтому все “духовные явления” в смысле появления духов или призраков не более как продукты воображения. Духовные представления могут приобретать такую живость и яркость, что фантазия превращает их в чувственные образы, которые наконец могут даже одержать верх над образами, получаемыми от впечатлений внешнего мира. В этом – источник всех сновидений, иллюзий и патологических расстройств воображения».
По словам Канта, если прежде от таких видений лечили сожжением на костре, то теперь времена изменились, и вполне достаточно дать человеку слабительного.
Николай Лобачевский (1792–1856)
Странности, связанные с именем Николая Ивановича Лобачевского, начинаются с его рождения. Отцом его, возможно, следует считать не Ивана Максимовича Лобачевского, как указано в метрике, а Сергея Степановича Шебаршина (Шабаршина), который значился его воспитателем и опекуном. Такая версия неплохо обоснована в книге математика Д.А. Гудкова «Н.И. Лобачевский. Загадки биографии» (1992).
Конечно, нет ни нужды, ни смысла менять всемирно известную фамилию творца новой математики. Упомянут биографический казус, чтобы подчеркнуть: с первых лет своей жизни Николай Иванович находился в необычном положении. Вместе с братьями и матерью жил в доме Шебаршина, имея фамилию Лобачевский. С Иваном Максимовичем если и виделся, то мельком, постоянно общаясь с Сергеем Степановичем.
Его второй (по-видимому, родной) отец Шебаршин умер, когда мальчику было пять лет – в 1797 году. Именно такую дату смерти отца указывал Николай Иванович, тогда как в это время Иван Максимович был ещё жив.
Воспитывался Николай под влиянием Шебаршина на правах наследника (то же относится и к его братьям). Он не прозябал в бедности, вопреки мнению его первых биографов, а жил в семье со средним достатком. Все три брата считались «воспитанниками» землемера капитана Шебаршина, что в те времена частенько относилось к «незаконнорождённым» детям.