Читаем Горечь войны. Новый взгляд на Первую мировую полностью

Заслуженный сержант подошел к офицеру — к слову, поэту, автору проникновенных стихов и знатоку искусства, — отдал честь и сказал: “Разрешите расстрелять пленных, сэр!” — “За что вы хотите их расстрелять?” — спросил его поэт. “Чтобы отомстить за смерть брата”, — ответил сержант. Поэт, по-видимому, дал разрешение, и сержант прикончил немцев одного за другим. Некоторые из ребят кричали: “Браво!” а у некоторых от этой сцены кровь застыла в жилах{1939}.

Аналогичную историю Галлингер нашел в книге Филипа Гиббса “Теперь об этом можно рассказать”. Приводилась она со ссылкой на полковника Рональда Кэмпбелла, славившегося своей кровожадностью специалиста по обучению штыковому бою:

В окопе захватили толпу немцев. Когда их истребляли, сержант, которому было поручено приучить своих ребят к крови, повернулся и спросил: “Где Гарри?.. Гарри еще никого не прикончил”. Гарри был робким пареньком, уклонявшимся от мясницкой работы, но тут его позвали и велели убить пленника. И после этого Гарри превратился в настоящего тигра-людоеда, жаждущего немецкой крови.

Еще одна цитата из Кэмпбелла, которую приводит Гиббс, выглядела так: “Если немец закричит: «Пожалейте меня! У меня десять детей!» — убей его, чтобы он не наплодил еще десять”{1940}. Галлингер также ссылается на французского писателя Вайяна-Кутюрье, рассказывавшего, как “офицеры хвастались, что они расстреливали германских пленных, чтобы опробовать револьверы… [и] офицеры расстреливали безоружных пленников целыми ротами и за это получали повышения”{1941}.

Все это, разумеется, нельзя считать несомненными доказательствами. Безусловно, цитаты из английских источников не следует воспринимать с характерной для Галлингера серьезностью. При этом, скажем, в воспоминаниях Нормана Глэддена, которые еще не были написаны на момент выхода книги Галлингера, также говорится:

Многие из наших северных соотечественников [шотландцев] были — к нашему ужасу — против того, чтобы брать пленных. Фрицы, говорили они, пленных не берут, так почему мы должны их жалеть? Я не очень им верил, хотя в тогдашнем хаосе было возможно все. Ходили пугающие слухи о взятых в плен немцах, которых по тем или иным причинам так и не довели до штаба. Большой популярностью пользовалась байка о воинственных турках, которым не нравилось тратить время на конвоирование пленников. В итоге они решили упростить себе задачу, и начальство предпочло это проигнорировать. Насколько эта история соответствовала действительности, неизвестно, но слушали ее с удовлетворением и воспринимали как образец жестокой справедливости{1942}.

Лейтенант А. Г. Мэй рассказывает об аналогичном случае после Мессинской битвы. Двое солдат ушли с группой пленных и вернулись без них:

По итогам допроса выяснилось, что пленных они убили. “Вы пойдете под трибунал”, — сказал капитан. “Мы так и думали”, — ответили они. “Зачем вы их убили?” — “У меня мать погибла под бомбежкой”, — сказал первый. “Когда бомбили Скарборо, они убили мою любимую”, — сказал второй{1943}.

16 июня 1915 года рядовой Почетного артиллерийского полка Чарльз Теймс описал инцидент, произошедший после атаки у Бельварда, рядом с Ипром.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих кладов
100 великих кладов

С глубокой древности тысячи людей мечтали найти настоящий клад, потрясающий воображение своей ценностью или общественной значимостью. В последние два столетия всё больше кладов попадает в руки профессиональных археологов, но среди нашедших клады есть и авантюристы, и просто случайные люди. Для одних находка крупного клада является выдающимся научным открытием, для других — обретением национальной или религиозной реликвии, а кому-то важна лишь рыночная стоимость обнаруженных сокровищ. Кто знает, сколько ещё нераскрытых загадок хранят недра земли, глубины морей и океанов? В историях о кладах подчас невозможно отличить правду от выдумки, а за отдельными ещё не найденными сокровищами тянется длинный кровавый след…Эта книга рассказывает о ста великих кладах всех времён и народов — реальных, легендарных и фантастических — от сокровищ Ура и Трои, золота скифов и фракийцев до призрачных богатств ордена тамплиеров, пиратов Карибского моря и запорожских казаков.

Андрей Юрьевич Низовский , Николай Николаевич Непомнящий

История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное