Читаем Горечь войны. Новый взгляд на Первую мировую полностью

Незаконную и в конечном счете неразумную практику не брать пленных первыми внедрили немцы. Так, в дневнике Фалештейна, солдата 34-го фузилерского полка, говорится, что 28 августа 1914 года был отдан приказ добивать французских раненых, которые сдались в плен. Примерно тогда же унтер-офицеру Гётче из 85-го пехотного полка, находившегося под фортом Кессель рядом с Антверпеном, его капитан приказал англичан в плен не брать. Германский военный врач отметил в своем дневнике 31 августа, что бойцы саперной роты перекололи штыками французских раненых. О том, что в конце сентября французских пленных убивали, даже писала (под заголовком “Славный день нашего полка”) одна из силезских газет{1913}. Солдаты в этих случаях, скорее всего, следовали устным приказам, аналогичным тем, которые получили 112-й и 142-й пехотные полки. Согласно записи в дневнике одного из германских солдат от 27 августа, “всех французских пленных и раненых расстреливают, потому что французы увечат и мучают наших раненых”. Определенно, об этом ему сообщили его начальники. Еще один призывник, по имени Доминик Рихерт, подтвердил, что его полку (112-му пехотному) было приказано убивать пленных. Интересно, что, по его словам, этот приказ не понравился многим — но далеко не всем — военнослужащим{1914}.

Так продолжалось в течение всей войны. В марте 1918-го Эрнст Юнгер писал о том, как ординарец роты другого офицера застрелил “больше десятка” английских пленных, которые “мчались с поднятыми руками в тыл через первую волну атакующих”. Отношение Юнгера к этому было неоднозначным. “Убивать беззащитных — низость, — писал он. — Для меня самым отвратительным на войне были застольные герои, рассказывавшие с жирным смешком известную историю о расправе над пленными: «Слышали, как с ними разделались? Так и надо!»” При этом он считал себя “не вправе винить солдат за кровожадность”{1915}.

Проще всего было бы пополнить этими эпизодами список “германских гнусностей” (Schrecklichkeit). Но поступить так было бы несправедливо — ведь державы Антанты не замедлили ответить врагу в том же духе. Карл Краус писал об этом в “Последних днях человечества”. В 14-й сцене V акта германские офицеры приказывают своим солдатам убивать французских пленных при Саарбурге. В следующей сцене уже французские офицеры обсуждают убийство 180 германских пленных под Верденом{1916}. Как это часто бывает у Крауса, наиболее гротескные моменты оказываются ближе всего к правде.

В 1922 году бывший военный врач Август Галлингер, преподававший с 1920 года философию в Мюнхенском университете, опубликовал книгу под названием “Контрудар”, в которой собрал свидетельства зверств, совершавшихся союзниками в отношении германских пленных{1917}. Большинство историков склонны игнорировать его работу, считая ее неуклюжей попыткой отбиться от аналогичных обвинений, звучавших во время войны в адрес немцев. Однако в действительности то, что писал Галлингер, заслуживает внимания.

Галлингер служил в баварской армии и в плен к французам попал — как и многие другие немцы — в конце войны (в сентябре 1918 года). О своем собственном опыте он почти не пишет, хотя ему хватило честности отметить, что лично он ни разу не видел, чтобы пленных убивали. Впрочем, как мы увидим дальше, на этом этапе конфликта инциденты такого рода, по-видимому, стали случаться реже (что, вероятно, немало способствовало готовности немцев сдаваться).

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих кладов
100 великих кладов

С глубокой древности тысячи людей мечтали найти настоящий клад, потрясающий воображение своей ценностью или общественной значимостью. В последние два столетия всё больше кладов попадает в руки профессиональных археологов, но среди нашедших клады есть и авантюристы, и просто случайные люди. Для одних находка крупного клада является выдающимся научным открытием, для других — обретением национальной или религиозной реликвии, а кому-то важна лишь рыночная стоимость обнаруженных сокровищ. Кто знает, сколько ещё нераскрытых загадок хранят недра земли, глубины морей и океанов? В историях о кладах подчас невозможно отличить правду от выдумки, а за отдельными ещё не найденными сокровищами тянется длинный кровавый след…Эта книга рассказывает о ста великих кладах всех времён и народов — реальных, легендарных и фантастических — от сокровищ Ура и Трои, золота скифов и фракийцев до призрачных богатств ордена тамплиеров, пиратов Карибского моря и запорожских казаков.

Андрей Юрьевич Низовский , Николай Николаевич Непомнящий

История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное