Горечь войны. Новый взгляд на Первую мировую

Чтобы оплачивать войну, немцам нужно кого-нибудь грабить. Они ограбили Бельгию и продолжают выбивать из нее каждый грош, до которого могут добраться. Они ограбили Польшу и Сербию… Теперь они хотят ограбить Францию… Если они доберутся до Парижа, через неделю там не останется движимого имущества и на 30 центов, а они будут взимать по миллиону франков в день в виде штрафов^{2085}.

Обсуждая в августе 1915 года растущие военные долги Германии, министр финансов Германии Карл Гельферих заявил: “Этот многомиллиардный груз по заслугам должен быть переложен на зачинщиков войны… И сбросить его будет для них величайшей проблемой с начала времен”^{2086}. Даже сравнительно либерально настроенный Варбург считал так же: в ноябре 1914 года он называл приемлемым уровнем репараций в пользу Германии 50 миллиардов марок — притом что война длилась всего четыре месяца. Еще в мае 1918 года он рассчитывал, что союзники заплатят до 100 миллиардов марок^{2087}. Хотя в заключенном в марте 1918 года Брест-Литовском мирном договоре было указано, что никаких репараций не будет, дополнительное финансовое соглашение к нему, подписанное 27 августа 1918 года, предусматривало, что Россия заплатит 6 миллиардов марок^{2088}. Вдобавок к этому она лишалась изрядной части территорий: Финляндия и Украина получали независимость, а Польша, Литва, Эстония, Курляндия и Ливония становились германскими сателлитами. (Атмосфера в 1918 году была настолько сюрреалистической, что германские принцы всерьез спорили, кто будет где править: герцог фон Урах хотел стать литовским королем, австрийский эрцгерцог Евгений требовал себе Украину, зять кайзера Фридрих-Карл Гессенский претендовал на корону Финляндии, а сам кайзер хотел получить Курляндию^{2089}.) Речь идет о территории, на которой добывалось почти 90 % российского угля и находилось 50 % российской промышленности^{2090}. На этом фоне территориальные уступки по Версальскому договору выглядели относительно мягкими. Помимо колоний, Германия потеряла всего девять территорий на периферии рейха^{2091}. Они составляли лишь 13 % от его довоенной площади, и при этом 46 % их населения не были немцами. Германия потеряла 80 % железной руды, 44 % чугунолитейных производственных мощностей, 38 % сталелитейных и 30 % угольных; но русские в 1918 году потеряли еще больше, а австрийцы, венгры и турки сильнее пострадали в территориальном отношении (венгры потеряли 70 % довоенной площади Венгрии), да и с экономическими ресурсами у них, вероятно, дело обстояло не лучше. Потеря колоний, конечно, нанесла удар по престижу Германии, однако, хотя они были и обширны (немногим меньше 3 миллионов квадратных километров), и многолюдны (12,3 миллиона человек), их экономическая ценность была невелика.

Как бы немцы ни протестовали против выставленных союзниками условий, они знали, чего им следовало ждать. “Условия Антанты, — заметил Варбург, когда его пригласили присоединиться к делегации Германии, — несомненно, будут очень тяжелыми”^{2092}. Новый министр финансов Ойген Шиффер и эксперт Министерства иностранных дел по репарациям Карл Бергман предполагали, что речь пойдет о 20 или 30 миллиардах марок, но Варбург советовал им готовиться услышать “абсурдно высокую цифру”. В начале апреля он заявил имперскому министру иностранных дел графу Ульриху фон Брокдорфу-Ранцау: “Мы должны быть готовы к чертовски жестким условиям”^{2093}. Варбург предполагал, что Германии придется выплачивать репарации 25–40 лет^{2094}. По его мнению, Германия могла справиться с этим только с помощью международного кредита, который позволил бы ей в течение этого периода ежегодно выплачивать фиксированные суммы^{2095}. В апреле он говорил о кредите в 100 миллиардов золотых марок^{2096}. Лучшим аргументом в пользу такой щедрости немцы считали угрозу того, что в противном случае страна может скатиться в большевизм, в соответствии с планом Троцкого по развязыванию мировой революции. Как отмечал друг Варбурга Франц Виттхефт вскоре после своего присоединения к делегации Германии в Версале,