Читаем Горечь войны. Новый взгляд на Первую мировую полностью

Вполне очевидно, какой вариант был опаснее с политической точки зрения. Британский средний класс мог сетовать на “проблемы с прислугой” и на прочие признаки сравнительного обеднения по меркам 1914 года, но упорно сохранял лояльность парламентскому консерватизму. Между тем в Германии инфляция нанесла смертельный удар уважению среднего класса к парламентаризму. Как справедливо отмечал в ноябре 1923 года прусский министр юстиции Хуго ам Ценхофф, “подобный крах правого порядка не может не поколебать уважение к закону и доверие к государству”{2181}. Началом конца “буржуазных партий” в Германии стали выборы 1924 года. Шесть лет спустя многие избиратели, перешедшие тогда к недолговечным образованиям вроде Экономической партии, обратились к национал-социализму{2182}.

Гитлер с самого начала резко выступал против инфляции. Еще в 1922 году он говорил, что “слабая республика разбрасывается резаной бумагой, чтобы дать своим партийным функционерам возможность жрать вволю”. Манифест нацистской партии провозглашал в 1930 году, когда она добилась больших электоральных успехов: “Прочие партии могут сколько угодно мириться с воровской инфляцией и признавать мошенническую республику, но национал-социализм призовет к ответу воров и предателей”. “Я прослежу, чтобы цены оставались стабильными, — обещал Гитлер избирателям. — А мои штурмовики мне в этом помогут”{2183}. Хотя нацистская пропаганда активно эксплуатировала боевое прошлое “неизвестного солдата” Гитлера (и летчика-эксперта Геринга) — вплоть до использования парадов инвалидов войны в предвыборной кампании{2184}, — на деле нацистское движение было лишь косвенным продуктом “фронтового опыта”. Примерно 38 % избирателей, голосовавших в 1933 году за нацистов, в год окончания войны было не больше 16 лет, а самая крупная ветеранская ассоциация была основана СДПГ, а не НСДАП{2185}. Именно послевоенный экономический кризис, а вовсе не Первая мировая, породил нацизм — а с ним и новую войну.

Альтернативы гиперинфляции

Осталось выяснить, можно ли было избежать катастрофы, которой стала гиперинфляция.

Очевидно, что о попытках вернуться, по британскому примеру, к довоенному курсу валюты не могло быть и речи. Падение производства почти на 5 % и занятости более чем на 10 %, как это произошло в Англии в результате дефляции 1920–1921 годов, было бы политически неприемлемо. Но нельзя ли было стабилизировать курс на уровне, скажем, 50 марок за доллар, что составляло бы 8 % от довоенных значений? Такая стабилизация (аналоги которой можно было увидеть в Югославии, Финляндии, Чехословакии и Франции) не повлекла бы за собой таких последствий, как британская{2186}.

Первым шагом к стабилизации в 1920 году могло бы стать более серьезное (хотя, следует подчеркнуть, ни в коем случае не полное) сокращение бюджетного дефицита{2187}. Относительно оценочного объема чистого национального продукта дефицит снизился с примерно 18 % в 1919 году до 16 % в 1920 году и до 12 % в 1921 году. Между тем можно было сделать намного больше — например, иначе взимать налоги. По подсчетам Уэбба, если бы в середине 1921 года выручка от подоходного дохода не была размыта возобновившейся инфляцией, реальный дефицит (за вычетом расходов на обслуживание долгов) на период с июля 1920 года по июнь 1921 года составил бы всего 4 % от чистого национального продукта{2188}. Что же касается практических мер, если бы Эрцбергер также повысил налоги на потребление, то средний класс не начал бы воспринимать его политику как “фискальное обобществление”. В рамках реформ Эрцбергера доля прямого налогообложения в государственных налоговых поступлениях, составлявшая до войны всего 14,5 % (включая гербовые сборы), поднялась в 1920/1921 годах до 60 % и в 1921/1922 годах — до 75 %{2189}. Это было слишком много. Заметим, что косвенные налоги — хоть левые и считали их политическим ретроградством — было бы проще собирать. Кроме того, можно было бы также несколько сократить государственные расходы. Чтобы вдвое уменьшить дефицит 1920 года, нужно было бы повысить налоги приблизительно на 1,5 миллиарда золотых марок и сократить расходы аналогичным образом.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих кладов
100 великих кладов

С глубокой древности тысячи людей мечтали найти настоящий клад, потрясающий воображение своей ценностью или общественной значимостью. В последние два столетия всё больше кладов попадает в руки профессиональных археологов, но среди нашедших клады есть и авантюристы, и просто случайные люди. Для одних находка крупного клада является выдающимся научным открытием, для других — обретением национальной или религиозной реликвии, а кому-то важна лишь рыночная стоимость обнаруженных сокровищ. Кто знает, сколько ещё нераскрытых загадок хранят недра земли, глубины морей и океанов? В историях о кладах подчас невозможно отличить правду от выдумки, а за отдельными ещё не найденными сокровищами тянется длинный кровавый след…Эта книга рассказывает о ста великих кладах всех времён и народов — реальных, легендарных и фантастических — от сокровищ Ура и Трои, золота скифов и фракийцев до призрачных богатств ордена тамплиеров, пиратов Карибского моря и запорожских казаков.

Андрей Юрьевич Низовский , Николай Николаевич Непомнящий

История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное