Читаем Горечь войны. Новый взгляд на Первую мировую полностью

Когда начала сказываться усталость от военных действий, монархия стала одним из первых традиционных институтов, которые начали терять легитимность. Таким образом, война обернулась триумфом республиканцев, о котором никто не мог мечтать даже в 1790-х годах. В июле 1918 года Николая II и его семью убили в Екатеринбурге, а их тела сбросили в шахту (где они и пролежали восемьдесят лет). Кайзер бежал в Голландию, которая отказалась выдавать его как военного преступника. Последний император из династии Габсбургов Карл I отбыл сначала в Швейцарию, а потом на Мадейру. Последний османский султан покинул Константинополь на борту британского корабля. Безусловно, монархия сохранилась в Великобритании, Бельгии, Румынии, Болгарии, Италии, Югославии, Греции и Албании, а также в невоевавших Голландии и скандинавских странах. Кроме того, на руинах Османской империи возникли новые монархии. Однако при этом на послевоенной карте Европы появилось множество республик — в России, Германии, Австрии, Венгрии, Чехословакии, Польше, трех прибалтийских государствах, а также в Белоруссии, на Западной Украине, в Грузии, Армении и Азербайджане (позднее вошедших в состав Союза Советских Социалистических Республик) и — в дальнейшем — в Южной Ирландии. На такие последствия войны определенно никто не рассчитывал. Более того, [большевистская] Российская республика оказалась намного более кровожадной и тиранической, чем царский режим. Может показаться, что Гражданская война в России помогла Германии достичь ее исходной цели — избавиться от военной угрозы с востока. Но вскоре все участники Первой мировой, включая Германию, горько пожалели о приходе Ленина к власти. В итоге, несмотря на революционные выступления на всем пространстве от Глазго до Пекина и от Кордовы до Сиэтла, опасения, что большевизм может прокатиться по миру, как эпидемия “испанки”, не оправдались{2204}. Однако постепенно стало понятно, что Советская Россия может превзойти по военной мощи даже Российскую империю, хотя окончательно прочность нового режима очередное поколение германских военных осознало только в 1940-х годах.

Победители заплатили за свою победу намного больше, чем получили благодаря ей. Цена была так велика, что вскоре они вынуждены были расстаться с большей частью приобретений. В целом война унесла более 9 миллионов жизней с обеих сторон — более одной восьмой от 65,8 миллиона бойцов, которые на ней сражались. За четыре с небольшим года бойни с применением новейшей техники в среднем каждый день гибли около 6046 человек. Для Британской империи безвозвратные потери составили в общей сложности примерно 921 тысячу человек. Основатель Имперской комиссии по воинским захоронениям Фабиан Уэйр подсчитал, что, если бы мертвые промаршировали по Уайтхоллу, шествие тянулось бы мимо Кенотафа, памятника погибшим на Первой мировой, три с половиной дня{2205}. В 1919 году Эрнест Богарт попытался подсчитать стоимость людских потерь в денежном выражении. Для Германии он оценил ее в 7 миллиардов долларов, для Франции — в 4 миллиарда и для Великобритании — в 3 миллиарда{2206}. Впрочем, демографический ущерб был быстро компенсирован, а вот в отношении трудовых навыков погибших это не всегда удавалось. В конечном счете на войне погибло меньше англичан (шотландцев, ирландцев), чем эмигрировало в предвоенное десятилетие{2207}. И хотя в Германии рождаемость резко упала (с 35 рожденных на 1000 человек в 1902 году до 14 в 1917 году), сразу после войны никакой нехватки молодых мужчин в ней не ощущалось, скорее наоборот. Доля мужчин в возрасте от 15 до 45 лет среди населения выросла с 22,8 % в 1910 году до 23,5 % в 1925 году{2208}. В Англии и Уэльсе мужчин в возрасте от 15 до 24 лет уже в 1921 году было больше, чем в 1911 году, а их процентная доля в населении лишь немного уменьшилась (с 18,2 до 17,6 %){2209}.

Большей проблемой стали те из 15 миллионов раненых, кто из-за увечий полностью или частично потерял трудоспособность. Из 13 миллионов германцев, служивших в вооруженных силах во время войны, инвалидами стали до 2,7 миллиона. 800 тысяч из них получали пенсии{2210}. Это были те самые жалкие калеки, которых рисовал Отто Дикс: бывшие герои-фронтовики, в мирное время оказавшиеся в сточной канаве{2211}. Из 1,1 миллиона раненных на войне французов 100 тысяч полностью лишились трудоспособности{2212}. Более 41 тысячи британских солдат ампутировали конечности: двум третям из них ноги, а 28 % — руки. Еще 272 тысячи получили повреждения, не требовавшие ампутаций. В конце 1930-х годов 220 тысяч офицеров и 419 тысяч солдат продолжали получать пенсии по инвалидности{2213}. Вдобавок были те, кого война свела с ума: 65 тысяч британских солдат были признаны инвалидами в связи с “неврастенией”. Многие, как поэт Айвор Герни, остаток жизни провели в больницах.

Перейти на страницу:

Похожие книги

100 великих кладов
100 великих кладов

С глубокой древности тысячи людей мечтали найти настоящий клад, потрясающий воображение своей ценностью или общественной значимостью. В последние два столетия всё больше кладов попадает в руки профессиональных археологов, но среди нашедших клады есть и авантюристы, и просто случайные люди. Для одних находка крупного клада является выдающимся научным открытием, для других — обретением национальной или религиозной реликвии, а кому-то важна лишь рыночная стоимость обнаруженных сокровищ. Кто знает, сколько ещё нераскрытых загадок хранят недра земли, глубины морей и океанов? В историях о кладах подчас невозможно отличить правду от выдумки, а за отдельными ещё не найденными сокровищами тянется длинный кровавый след…Эта книга рассказывает о ста великих кладах всех времён и народов — реальных, легендарных и фантастических — от сокровищ Ура и Трои, золота скифов и фракийцев до призрачных богатств ордена тамплиеров, пиратов Карибского моря и запорожских казаков.

Андрей Юрьевич Низовский , Николай Николаевич Непомнящий

История / Энциклопедии / Образование и наука / Словари и Энциклопедии
Идея истории
Идея истории

Как продукты воображения, работы историка и романиста нисколько не отличаются. В чём они различаются, так это в том, что картина, созданная историком, имеет в виду быть истинной.(Р. Дж. Коллингвуд)Существующая ныне история зародилась почти четыре тысячи лет назад в Западной Азии и Европе. Как это произошло? Каковы стадии формирования того, что мы называем историей? В чем суть исторического познания, чему оно служит? На эти и другие вопросы предлагает свои ответы крупнейший британский философ, историк и археолог Робин Джордж Коллингвуд (1889—1943) в знаменитом исследовании «Идея истории» (The Idea of History).Коллингвуд обосновывает свою философскую позицию тем, что, в отличие от естествознания, описывающего в форме законов природы внешнюю сторону событий, историк всегда имеет дело с человеческим действием, для адекватного понимания которого необходимо понять мысль исторического деятеля, совершившего данное действие. «Исторический процесс сам по себе есть процесс мысли, и он существует лишь в той мере, в какой сознание, участвующее в нём, осознаёт себя его частью». Содержание I—IV-й частей работы посвящено историографии философского осмысления истории. Причём, помимо классических трудов историков и философов прошлого, автор подробно разбирает в IV-й части взгляды на философию истории современных ему мыслителей Англии, Германии, Франции и Италии. В V-й части — «Эпилегомены» — он предлагает собственное исследование проблем исторической науки (роли воображения и доказательства, предмета истории, истории и свободы, применимости понятия прогресса к истории).Согласно концепции Коллингвуда, опиравшегося на идеи Гегеля, истина не открывается сразу и целиком, а вырабатывается постепенно, созревает во времени и развивается, так что противоположность истины и заблуждения становится относительной. Новое воззрение не отбрасывает старое, как негодный хлам, а сохраняет в старом все жизнеспособное, продолжая тем самым его бытие в ином контексте и в изменившихся условиях. То, что отживает и отбрасывается в ходе исторического развития, составляет заблуждение прошлого, а то, что сохраняется в настоящем, образует его (прошлого) истину. Но и сегодняшняя истина подвластна общему закону развития, ей тоже суждено претерпеть в будущем беспощадную ревизию, многое утратить и возродиться в сильно изменённом, чтоб не сказать неузнаваемом, виде. Философия призвана резюмировать ход исторического процесса, систематизировать и объединять ранее обнаружившиеся точки зрения во все более богатую и гармоническую картину мира. Специфика истории по Коллингвуду заключается в парадоксальном слиянии свойств искусства и науки, образующем «нечто третье» — историческое сознание как особую «самодовлеющую, самоопределющуюся и самообосновывающую форму мысли».

Р Дж Коллингвуд , Роберт Джордж Коллингвуд , Робин Джордж Коллингвуд , Ю. А. Асеев

Биографии и Мемуары / История / Философия / Образование и наука / Документальное