Горечь жестоких людей

В тот момент я посмотрела на Ревокарта, который стоял на одном и том же месте, нерушимый, как скала. Никто его и пальцем не тронул, хоть его люди уже были обездвижены и лежали ничком, а он… он просто смотрел на меня, запачканную в крови, и на лице его не было ничего – ни сожаления, ни сочувствия. Пустота!

И вот тогда я поняла. Я переключила внимание на тело человека, лежащего совсем рядом, то самое тело, которое я так часто целовала, а затем – на Ревокарта с его холодным равнодушным взглядом.

И поняла! Наконец-то я поняла! Париж мёртв!

– Небеса! – закричала я, чувствуя, как боль подбирается к горлу, начинает душить изнутри.

Я резко отползла от мёртвого тела, зажимая рот руками. И кричала, и плакала.

Мне было плевать, что за всем этим наблюдает человек, повинный в смерти моей любви. В тот момент мне самой хотелось умереть.

Отец насильно меня обнял, пряча мою голову у себя на груди. Я ревела, как ненормальная, отказываясь до конца верить в произошедшее. Мне казалось, ещё есть шанс, что Парижа можно вернуть из мира мёртвых.

– Ты не должен встревать в это, – холодно сказал Ревокарт, наблюдая, как я обнимаю Ричарда и как он обнимает меня.

Отец поднялся сам и поднял меня. Он передал меня, еле живую от шока, в руки охранника, и лишь тогда приблизился к моему – своему! – врагу. Они поравнялись.

– Ревокарт, – произнёс Ричард голосом, от которого стыла кровь, – много лет ты твердишь о чистоте крови и о, твою ж мать, благородстве, а сам похищаешь женщин и насилуешь их… Ты посмел тронуть мою женщину!

Ревокарт бросил меткий взгляд в мою сторону.

– Ты не заявлял, что она – твоя.

– Я мог бы тебя убить. Ты знаешь об этом?

Ревокарт усмехнулся.

– Не мог. Ты помнишь о Вальном договоре. Знаешь, сколько голов полетит, если ты только задумаешься о подобной глупости?

Но у меня эти слова не укладывались в голове! О чём речь, если этот человек обесчестил меня, убил моего жениха и обещал мне ад?! Отец, не играй в правила! Убей!

Ревокарт в тот момент снова посмотрел на меня. Да, он прочёл эту мысль в моих глазах, но она лишь вызвала у подонка слабую улыбку.

Через несколько лет я пойму: смерть советника президента повлечёт за собой серьёзные сложности, затрагивающие каждую крысу не только в Эпирах – в Конгрес-Магерах! Люди, которым Ревокарт давал обещания, озвереют! Его сторонники начнут войну, ведь для них всё было привычно и за всё уплачено, а тут вдруг главный гарант уходит в мир иной.

Но тогда, в день трагедии, я ничего не понимала, горечь поглотила меня. Мне было дико, почему кто-то, кого я люблю, был жестоко убит, а виновник его смерти избежит наказания.

Париж… Его руки – мои руки, я ласкала его ладони, когда мне того хотелось. Его плечи… не так давно то были мои плечи, к которым я имела право прикасаться в любое время, и чувствовать его тепло, и позволять ему целовать меня в шею, и млеть от нежных прикосновений.

Он был моим обителем покоя в жестоком мире. Помимо матери и Ричарда, он был единственным человеком, который затронул моё сердце. И ушёл…

А виновник его смерти смел стоять в моём присутствии как ни в чём не бывало и позволять себе улыбки.

Я плакала, как… Как кто? Как я плакала? Из меня вырывали душу, мои слёзы были самыми горькими на планете. Казалось, человеческое тело неспособно вместить в себя столько боли. И главное, тогда я ещё не осознавала, что случилось: умерла моя первая настоящая любовь. Не потому, что я или он так захотели, а потому, что кто-то из нас двоих перестал существовать физически!

Хотелось приблизиться к Парижу, но я не смогла. Отец отдал короткий приказ, и меня, вырывающуюся из крепкого захвата охраны, вывели из дома. В слезах! В страхе! В ненависти!

– Убей его! – кричала я, сопротивляясь железным тискам Тритона. – Я хочу видеть смерть Таира Ревокарта! Убей!

У кареты я обернулась – убийца стоял у порога дома. Он видел мои слёзы, мою истерику и боль. Я не могла разглядеть его лица – на улице было слишком темно, но свет из дома чётко обрисовывал зловещую фигуру советника.

На всю жизнь мне запомнился тот момент, переломный, поделивший мою жизнь на две части! Ревокарт, стоящий у дома, в который я приехала по его глупому мановению. Приехала, не до конца осознавая, как сильна его ненависть и каковы последствия. Я вошла в этот дом одним человеком, а вышла – совершенно другим.

Я помню его взгляд, помню каждое движение. В тот момент я бы могла разломить ему череп голыми руками – у меня бы нашлись силы, – но охрана отца держала меня, не позволяя осуществить задуманное.

Ещё утром у меня было счастье – принимаемое за должное, сладкое, как медовые соты. У меня был мужчина, который хотел катать меня на лошадях до конца моей жизни.

А к концу дня я лишилась всего! Из-за него!

Я уезжала, будучи в полном опустошении, предчувствуя одиночество и холод. Из-за подонка, которому вздумалось поиграть. Потому что мог! Потому что захотел!