Горечь жестоких людей

– Устранить и президента Эммериха, и Ревокарта.

– Не слишком ли амбициозно, отец? – я не смогла сдержать злую саркастичную улыбку.

– Всё возможно. У президента слишком много проблем, которые он не способен решить. Восточная Амария требует автономии, Пангея возвращает себе былую мощь. Внутри страны появились монополисты, с которыми приходится считаться.

– Такие, как ты?

– Да, в первую очередь такие, как я.

– Ну, и?

– Клара… Ты никогда не думала о том, что за всё, что он тебе сделал, смерть – слишком мягкое наказание. Разрушь его жизнь, и лишь тогда будешь отомщена!

– И что же, ты мне в этом поможешь? – теперь вид за окном интересовал меня намного меньше, чем ответы Ричарда.

– Я знаю, как это сделать. Но для этого мне нужна помощь единственного человека, которому я могу доверять безоговорочно, – твоя.

– Какая с меня польза? Я только и умею, что рисовать.

– Может, пора, наконец, это исправить?

Меня удивил тон отца – холодный, жёсткий.

– Раньше ты говорил другое: «следуй за мечтой», «занимайся тем, что нравится».

– Раньше ты не загоняла себя в могилу, – пауза. – Кроме того, я и сейчас советую тебе следовать за мечтой. Но ведь мечта-то изменилась, не так ли, Клара? Подумай о моих словах, дочка.

И я начала думать.

Вскоре после нашего разговора, впервые за четыре месяца, я начала совершать длительные прогулки вдоль имения. С некоторым удивлением заметила, что наступило лето, а в саду расцвели капризные розы. Прошло два с половиной года с того дня, как я впервые оказалась в этом доме, но только сейчас я впервые заметила, что, помимо имения, у Ричарда есть ещё и сад, и он прекрасен.

Во мне снова появилась потребность находиться вне четырёх стен, в которые я сама же себя и заточила. Казалось, природа возвращает мне потерянную энергию, ту самую, о которой рассказывал в своих учениях философ Ли Бергот. Так что я садилась в старой беседке и просто смотрела на то, как колышется трава, слушала пение птиц и… размышляла.

Я чувствовала, как внутри меня вырастает некая стена: новая, крепкая, непробиваемая. Именно в те дни внутри моего тела увядала и задыхалась наивная девчушка-художница, и её место готовилась занять другая Клара, та, о существовании которой я подозревала много лет.

Но мои планы были нарушены другой неожиданной новостью, отрицать которую я уже не могла.

Я поняла, что беременна. Четыре месяца я была так поглощена своим горем, что не замечала происходящих со мной перемен. А когда заметила – было слишком поздно.

Два дня я ходила ни живая ни мёртвая, обдумывая, не желая верить в вероятность того, что отец моего ребёнка – тот, кого я ненавижу всем сердцем. А потом я поделилась своими подозрениями с Ричардом, и он, как по мановению палочки, в течение часа нашёл врача. Тот подтвердил мои худшие подозрения: беременность, и аборт делать уже поздно.

В момент, когда я услышала вердикт, мне показалось, что легче спрыгнуть со скалы, чем перенести всё то, что свалилось на мои плечи. Видимо, отец прочитал эту мысль на моём лице, так как подошёл ко мне (попутно кивком отослав врача из комнаты) и заглянул в глаза.

– Это не конец света, Клара! – сказал он, удерживая меня за плечи. – Ребёнок – это не помеха, ты мне веришь?

– Нет, – я всхлипнула. – Я хочу убить Ревокарта, а не рожать от него ублюдков.

– Ты уверена, что это его ребёнок?

– Да, – ответила я мгновенно. – Я ведь три недели у тебя жила, когда пряталась от Ревокарта. Мы с Парижем всё это время не виделись и не спали вместе. По срокам отцом он быть никак не может, – и завыла от скрутившего меня спазма.

– Значит, Ревокарт? – уточнил он.

– Значит, Ревокарт, – констатировала я, усердно борясь с головокружением.

Беременность далась мне нелегко. Неприятно рассказывать о боли и слезах, пережитых в те дни. Всё это так сложно, так расплывчато. Мне начало казаться, что если смерть Парижа я ещё могла как-то пережить, то второе бедствие – никак!

И были крики, истерики, ненависть к Ревокарту росла день за днём. На несколько месяцев меня увезли из Эпир в Приморье, что недалеко от острова Морских Лавин. Отец, перепоручив дела своим помощникам, поехал со мной. Время от времени он отбывал в столицу, но старался возвращаться ко мне как можно чаще.

То были хрупкие дни, когда моя любовь к Ричарду в который раз претерпела изменений и перешла на новый уровень. Отец был моим единственным защитником, без которого мысли о смерти, наверное, стали бы намного более… реальными. Ричард молча сносил капризы, всегда был рядом, чтобы облегчить истерику, отвлекал меня поучительными историями и, казалось, ни секунды не сомневался – я справлюсь.

У меня появился груз. Его носят на плечах многие люди, он отягощает движения и влияет на сознание. Он делает глаза мудрее и старит тело.

В положенный срок я родила сына. Но смотреть в его сторону не могла – тяжесть от осознания того, что он является лишним напоминанием обо всех бедах, которые со мной случились, не давал этого сделать.

Тяжёлое время, очень тяжёлое…