Горечь

В самом деле, вспоминаю, как на следующий день после приезда нас всех под звуки горна подняли спозаранку и после зарядки и невкусного завтрака повели на огромное поле, где нужно было что-то выпалывать, окучивать или окапывать. А вожатые ходили тут же — как надсмотрщики над бедными неграми, только бичей у них в руках не было, врать не буду. Жара стояла жуткая, и я по-настоящему и, быть может, первый раз в жизни устал. А на следующий день было то же самое, и я опять устал. И на третий день тоже! А подружиться ни с кем не мог — не хотелось. Даже читать не хотелось — возможно потому, что всё время какие-то мероприятия, и вожатые кричат, и радио на столбе кричит. Я терпел-терпел, а на четвёртый день взял открытку, которую мне оставил папа, и написал письмо домой. Вроде Ваньки Жукова из рассказа Чехова: тоже просил, чтобы меня поскорей забрали. Чем окончилось у Ваньки, я уже не помню, а меня вскоре забрали. И, наверное, именно тогда я простил брату Жене, что он появился на свет, и даже написал и посвятил ему ставшее знаменитым в нашем домашнем кругу глубоко лирическое стихотворение о солнце, которое, «выйдя из-за тучи, осветило всё вокруг…»

Второй раз я побывал в пионерлагере в более сознательном возрасте — после шестого класса, когда мой собственный литературный багаж состоял уже не из одного стихотворения, а из небольшого рассказа о смелом борце с французскими феодалами, некоем Жаке — этакой помеси английского Робина Гуда (из романа Вальтера Скотта «Айвенго») и немецкого Карла Моора (из пьесы Шиллера «Разбойники»), и к этому прибавлялась даже целая пьеса в трёх действиях, семи картинах, действующие лица которой носили испанские имена (донна Лаура, дон Педро, дон Паскуале), но, на самом деле, были одноклассниками автора, кто таким образом задумал подвергнуть их всех нелицеприятной критике. И то, и другое произведения были вызваны к жизни не столько тягой их создателя к высокому искусству, сколько присутствием в одном с ним классе Лены Азаровой, тоже большой любительницы чтения и лучшей волейболистки всех шестых. («А» и «Б».) Однако Лена осталась довольно равнодушна к литературному порыву автора и даже в лагере, где они встретились, больше интересовалась волейболом, нежели его творческими задумками.

В общем, в том лагере тоже не понравилось, и с той поры я ни разу не был в здоровом детском коллективе. А в не очень здоровом взрослом (в санатории) всего один раз.

ГЛАВА 5. «ТСМ ЛЧШ…»О критике — сумбурно и в миллионный раз. Оказалось — я учу детей тому, чего у нас в стране нет, то есть «сексу». Тому же учит их и некто Ник Фишер из Лондона — однако намного удачнее… Вновь о судебном процессе над Юлием Даниэлем. Благородная «акция» Риммы

1

Как и намеревался, я во время своих выступлений прочитал в одном из отрядов рассказ о «спартанце» и стихи про собачью верность, в другом — историю про «марсиёнка» Витю, а в третьем — совсем новый, нигде не напечатанный рассказ со странным названием и попросил Андрея Сергеича и Аню, если захотят, конечно, сказать мне потом своё мнение. Мнение было высказано, но не ими.

Вот этот рассказ.

«ТСМ ЛЧШ…»

Собрание тянулось уже три часа. И обсуждался всего один вопрос: поведение Кости Бурова. Выступали многие, и сначала большинство за Костю. Говорили, что по-другому он поступить не мог, сила солому ломит, любой на его месте сделал бы то же — ведь иначе для всех было бы хуже: ничему бы не помог, а только…

Но всё чаще стали раздаваться голоса обвиняющих. Кричали, что так настоящие друзья не поступают, да не только друзья! Что, даже если от этого тебе хуже, ты всё равно должен…

Первые их перебивали, ещё громче кричали, что нечего зря на рожон лезть, на амбразуру кидаться или, как ещё говорится, «поперёд батьки в пекло…» Ничего путного из этого не будет. Плетью обуха не перешибёшь — не зря сказано… Ни себе, ни людям… Не надо по любому поводу героя из себя корчить… Сейчас войны нет…

При чём тут война? — возмущались те, кто обвинял Костю. Разве только на войне нужно быть смелым и решительным? Да если бы все так считали, как тогда жить? Никому не возрази, никуда не выйди, ни за кого не заступись… Со всем соглашайся, чтС тебе ни скажут: что ты слабак, дохляк, верблюд…

Глупости! — снова вступали защитники Кости. — При чём тут верблюд? Откуда вообще взялась такая поговорка? Надо у Серёжки спросить: он у нас подходяще начитанный… Только он теперь разговаривать с Костей не захочет… Но почему? Разве Костя виноват? Чего он мог сделать?.. И Люська тоже за Серёжку будет. За кого же ещё? У них же это самое: «Люся + Серёжа равняется…» А может, никто на Костю и не обиделся, и он сам всё придумывает? Нужно позвонить кому-нибудь из них и узнать… Прямо сейчас!.. Нет, лучше не звонить: ещё вообразят, что Костя вину свою чувствует…