Горение. Книга 3

— Нет, — Азеф покачал головой. — Не назову. Это мой коронный осведомитель. Он надежен. И не враг мне. Но и не друг. Он — болтун. Фанаберится. А я ему в винт проигрываю... О нем в ЦК только Виктор знает. И Натансон. Назови я его — мне гибель. Ваши филеры сей момент засветятся, провокаторы начнут к нему с идиотскими вопросами приставать — вот и конец мне, он все сразу поймет: значит, решит, один из нас троих — провокатор. Лидер партии провокатором быть не может. Натансон — теоретик, он прокламации пишет и газету ведет, от террора далек. Кто остается? Я остаюсь.

— Но ведь коронный осведомитель отдал вам фальшивку! Как должен был царь идти в Ревель на «Штандарте», так и идет! Какая «чугунка»?! Это же безумие по нынешним временам! Вам, бомбистам, подарок! Какой идиот это санкционирует? Я? Увольте! Столыпин? Да ни в коем разе!

...В полночь позвонил премьер-министру; тот пригласил на чай; о том, что маршрут следования государя изменен, и слыхом не слыхал:

— Это сказки какие-то, Александр Васильевич, чушь... От кого к вам пришла информация?

— Из окружения эсеров.

— Источник надежен?

И Герасимов — впервые в беседах с премьером — уверенно солгал:

— Проверяем, Петр Аркадьевич, проверяем...

— Такого агента надо сажать. Или гнать взашей, — нахмурился Столыпин. — Заведомо вводит вас в заблуждение.

Ночью Герасимов не мог уснуть, ворочался на тахте, вспоминал жену, сбежавшую к сукину сыну Комиссарову; чего им, бабам, не хватает? Меня ей не хватало, ответил он себе; я параллельно ей жил, как игрок: она рядом — ну и хорошо! Куда ей от меня деться?! А сам весь в интригах, ноздри раздувал, за генеральским золотом спешил, дуралей, бабу в упор не видел, вот и ушла... Возвращался то и дело к Азефу: почему «чугунка»? Неужели начал двойную игру?!

Утром, приняв холодный душ, тщательно поправил бороду и отправился в Царское, к Дедюлину.

Тот отчего-то заюлил, начал угощать чаем с черничным вареньем, говорил все больше о пустяках, анекдотами сыпал, слезливо умилялся тем, как смышлен наследник, а когда Герасимов в упор спросил, не будет ли перемен в маршруте государя, ответил:

— Только вам, и никому другому, Александр Васильевич... Велено держать в секрете, но ведь все равно вам, именно вам придется ставить охрану в пути следования... Так вот, ее величество третьего дня гадала с Аннушкой Вырубовой, та ей на ночь выбросила карты, что-то много пик легло на раннюю дорогу, и поэтому поступило августейшее указание поменять фрегат на императорский поезд... Это должно быть сделано в самый последний момент... Вы уж порадейте, мой друг, не сочтите за труд, и поймите меня верно: я не имел права сказать вам об этом в телефон, как замечательно, что вы сами ко мне приехали... И еще: государыня сказала, что она намерена принять приглашение Бенкендорфа. Так что она — вместе с английским родственником — посетит имение графа близ Ревеля... Об этом тоже велено таить, сказать лишь в последний момент... Убежден, вы и там обеспечите надежную охрану...

— В скольких верстах от Ревеля находится имение графа?

— Всего двадцать пять, Александр Васильевич.

— Где дорога проходит?

— Сначала через город, потом по лесу, дивный тракт, желтый песок, корабельные сосны...

— Вот из-за корабельных сосен-то и жахнут бомбу, — скрипуче ответил Герасимов. — Я на себя такую ответственность не возьму.

— Но, Александр Васильевич, ее величество дружна с семьей Бенкендорфов! Старинный русский дворянский род! И жена его чудно гадает по кофейной гуще! Совершенная; именно так, совершенная угадываемость ближайшего будущего! Вы же знаете, как государыня верит в это...

— Этот дворянский род Пушкина укокошил, — по-прежнему скрипуче заметил Герасимов. — Для господ бомбистов прекрасный повод поставить акт именно на пути следования августейшей семьи к наследникам первого русского жандарма... А что касается гаданья, то пусть графиня Бенкендорф сама пожалует на царский фрегат и там ворожит на гуще, охрану гарантирую...

— Вы чем-то раздражены, Александр Васильевич? — мягко, но с металлическими нотками в голосе осведомился Дедюлин. — Возможно, я могу помочь вам?

Не отрывая взгляда от ордена Святого Владимира, красовавшегося на груди дворцового коменданта, — получил за «разоблачение заговора бомбистов на священную особу государя императора в Царском Селе», — Герасимов подумал: «Разоблачил»? Не ты разоблачил несчастного Наумова, а я поставил спектакль с виселицами... Можешь ли помочь? Конечно, можешь, как не можешь... Порадел бы, чтоб не только тебе и Спиридовичу ордена повесили, но и мне б по заслугам дали. А ведь обошли, легко обошли, на повороте! Да и погоны мои где?! Отчего не жалуют генералом?! Эх-хе-хе, не умеют в империи ценить тех, кто верен и умен, ценят тех, кто без мыла влазит и в ушко нашептывает...»

— Нет, благодарю вас, в помощи не нуждаюсь... Что касается раздражительности, то ведь сплю мало — дела... Врачи настаивают на том, чтоб лечь в клинику или поехать на воды... Как полагаете, стоит прислушаться к эскулапам?

И Дедюлин дрогнул: