Горение (полностью)

- Решение вопроса о поведении у нас иностранцев принадлежит правительству, - медленно начал он, - а не чужеземным нигилистам или их советчикам из среды нашей социал-демократии. Ни в какой стране мира не могут быть терпимы безобразия со стороны иностранцев. Ни в какой другой стране иностранцы не могут себе позволить ничего подобного. Сострадание и внимание нужны, если они к месту; терпимость и защита гарантирована для тех, кто подчиняется нашим законам и соблюдает их, для тех, кто ведет себя прилично. Однако мы в Германии еще не зашли так далеко, чтобы позволить бунтарям и заговорщикам водить нас за нос. Весь шум, который сейчас подымает социал-демократия, имеет одну задачу рассорить нас с Россией. Цель, которая преследуется этим путем, - зажечь войну и революцию для того, чтобы мы здесь, в Германии, были осчастливлены "царством будущего" - каторжным порядком и диктатурой Бебеля. Мы не допустим, чтобы на немецкой почве строились враждебные махинации против русского государства.

Депутаты рейхстага - кроме социал-демократов, понятно - поднялись со своих мест, устроив фон Бюлову овацию. Схватка, казалось, была выиграна, Царское Село должно было оценить политическую дальновидность Берлина, который по-настоящему надежен в борьбе против крамолы, не в пример французским, английским или швейцарским правителям.

- Промедление сейчас подобно смерти, - сказал Дзержинский Розе Люксембург вечером того же дня. Он не знал и не мог, естественно, знать о том, что происходило сейчас в Шарлотенбурге и Царском Селе, но острая реакция политика, революционера, стратега подсказывала ему - если не предпринять сокрушительного контрудара, то мутная волна газетной грязи испачкает идею, за которую он и его товарищи готовы были отдать жизнь.

И на следующий день д е л о, по требованию социал-демократов Германии (это было как взрыв бомбы), ушло в суд. Ждали всего, но только не этого: человек, апеллирующий в суд, должен иметь такие доказательства своей правоты, которые опрокинут фон Бюлова, иначе незачем огород городить.

- Обер-прокурор сказал, что к этому процессу приковано внимание всей Европы. Я согласен - весь цивилизованный мир обратил теперь свои взоры к Кенигсбергу, - начал Карл Либкнехт свое выступление в суде. - Но почему? Потому, что здесь сделана первая попытка наказать социал-демократов, всех борцов освободительного движения за то, что они принимают участие в страданиях угнетенного русского народа. Русская история, как никакая другая, писана кровью, пролитой царской династией в борьбе против рабочих. Не от петербургских студенческих беспорядков 1899 года, не от "Народной воли" ведет свое начало революционное движение но от декабристов, от петрашевцев. Прошло больше трех поколений, как Сибирь удобряется благороднейшей кровью России. Если мы обозрим русские условия - абсолютное бесправие народа, развращенность и кровавую жестокость бюрократии, необузданную карательную систему, "судебное разбирательство", избиения, расправы над народом, - то мы увидим, что над новейшей историей России надписаны слова: "Сибирь и Шлиссельбург". Это и есть истинные эмблемы царского великолепия.

Либкнехт заметно волновался - часто делал судорожные глотки из высокого стакана, сухо покашливал, то и дело поправлял волосы, словно стоял на ветру.