Горение (полностью)

Должен сказать, что как первое письмо, так и ответ Столыпина и второе письмо обсуждались в Совете министров. Через некоторое время после моего второго письма я получил краткий ответ от главы правительства, в котором он меня уведомлял, что, мол, он докладывал мою просьбу о поручении расследовать дело кому-нибудь из сенаторов, что его величеству благоугодно было самому этим делом заняться и что, рассмотрев все дело, его величество положил резолюцию, что он не усматривает неправильности в действиях ни администрации, ни полиции, ни юстиции и просит переписку эту считать поконченной.

Само собой разумеется, что его величество, ни по своей компетенции в судебных делах, ни по времени, которое он имеет в своем распоряжении, не мог рассмотреть и вникнуть в дело, и эта резолюция его величества, которая, очевидно, написана по желанию Столыпина, показывает, как Столыпин мало оберегает государя и в какое удивительное, если не сказать более, положение он его, государя, ставит".

...Это - в поддых: ни Петру Аркадьевичу - коли даже в ы с к о л ь з н е т - не оправиться, ни тем, кто наверняка станет курить ему фимиам, ежели рука провидения все-таки покарает его...

Курлов документы спрятал в сейф, подумав при этом - отчего-то с тихой грустью: "Народ - беспамятен; главное, если мы Петра свалим, продержать спокойствие недели две-три, потом людишкам все надоест, да и другой скандал можно подбросить для куражу... Дело Бейлиса в кармане. Победителей помнят, про-игравшие подвержены безусловному забвению..." "В работе главное "поспешать с промедлением"

От Ниццы до Сан-Поль-де-Ванса дорога была ужасна, размыта весенним дождем; экипаж заносило то вправо, то влево, возница ругался по-испански и до того витиевато, что казалось, он не знает никаких других слов, кроме отборной брани.

- Когда подсохнет? - спросил Богров. - Когда начнется тепло?

- Сучий климат, - ответил возница, - дерьмовое захолустье, здесь никогда не бывает солнца, настоящее солнце бывает только в Мадриде, мать его так и разэдак... Навыдумывали себе, Лазурный берег, ах, Лазурный берег, дерьмовый берег, говенный климат, не страна, а балаган!

- Чего ж вы тогда здесь живете!

- Разве я живу, проклятье! Я работаю! Я работаю волом! Живут только в Испании, нигде больше не живут...

- Ну и езжайте себе в Испанию!

- А там нельзя получить лицензию на экипаж! Замучают по муниципалитетам, проклятые мадрильеньяс! Чиновники - все как один - твари! Продажные, мерзкие твари! Не люди, а червяки! Скорей бы скопить денег и вернуться...

- Так ругаете страну, а все равно хотите возвратиться в Мадрид?

- Так я же испанец! Каждый по отдельности испанец - великий человек, истый кабальеро, а все вместе - один большой бордель... Это так бывает с некоторыми народами... Вон, французы, каждый - скот и прощелыга, а все вместе - великая страна! Так бывает, ничего не попишешь... У меня подруга француженка... Ни одного испанского слова учить не хочет, ночью ласкается, говорит свои томности на французском, а я по-испански хочу! Как через стекло целуешься!

...На маленькой средневековой площади, возле арки, Богров сказал вознице остановиться, обещал вернуться через час, посулил хорошо заплатить за простой.

- Я не знаю, что такое "хорошо оплачу"! Сколько? В этой паршивой стране надо требовать точности! Сколько уплатите?

- Назовите сумму, я оставлю задаток.

- Испанцы не берут задатков! Испанец верит слову кабальеро! Идите, я стану ждать...

...Богров легко нашел ресторанчик, про который ему сказали по телефону, сел к окну; по стеклу наперегонки, будто слезы по щекам бабушки, катились быстрые струйки дождя; положил перед собою, как его и просили, книгу Жорж Санд, заказал кофе и только после этого обвел глазами посетителей: возле стойки беседовали два местных крестьянина, пили вино из бутылки темного стекла; вино было розовым, солнечным, цвет его казался противоестественным, потому что лил дождь и небо было низким, серым, ватным, пронизанным сыростью.

"Очень хочется лета, - подумал Богров. - Мечтаю о жаре, когда пот струится по спине, вдоль позвоночника; впрочем, люди ругают существующее, не понимая, что это - самое прекрасное, что может быть".

Богров достал из кармана часы, посмотрел на стрелки - время встречи.

Щеколдин пришел с опозданием в две минуты, устроился за столиком, у входа, где стояла вешалка, заказал себе спагетти по-неаполитански, полбутылки "Розе" и крестьянского сыру. Лишь после этого оглянулся, задержал взгляд на книге Жорж Санд, улыбнулся Богрову и спросил:

- Не откажите в любезности глянуть на ваш томик, я этого издания не видел.

- Любопытное парижское издание, - ответил Богров словами пароля, - с прелестными иллюстрациями художника, мне неведомого.

Поднявшись, он взял свой кофе, книгу и пересел за столик к Щеколдину.

- Ну, теперь давайте знакомиться по-настоящему, - хмуро улыбнувшись своей скорбной, располагающей улыбой, сказал Щеколдин, - я замещаю в боевой организации Николая Яковлевича, в его отсутствие обращайтесь ко мне именно так: "Николай Яковлевич"...

- Хорошо.

- Как отдыхаете?