Горение

После второй рюмки шум за столом сделался всеобщим, и можно было начинать разговор по интересам, ибо для чего ж, как не для этого, устраивались обеды?!

Вержблов яростно уплетал пельмени, в разговор вступать упрямо не хотел, сверлил глазами бельгийского посла, который продолжал свое обычное малоевропейское прожектерство, лениво трогая серебряной вилкой белугу.

– Единство Франции и России, подкрепленное союзом с Альбионом, – вот гарантия на пути прусских амбиций, – говорил он, словно бы повторяя заученное раз и навсегда. – Меня не может не удивлять определенная пассивность наших министерств в том давлении на общественное мнение, которое мы могли бы оказать, но не оказываем, оглядываемся на традиции, осторожничаем, с этим вместе теряем веру в возможность гуманистического сотрудничества, не задумываясь, как тяжко станет последующему поколению веру эту обрести вновь, тогда как сейчас, стоит лишь протянуть руки, – и мы вместе, в тесном союзе духовного братства и делового интереса…

Вержблов оторвался от пельменей на одно лишь мгновение, чтобы тихо спросить Веженского:

– Вы что-нибудь поняли, Александр Федорович?

– Все понял, – ответил Веженский, – чего ж тут не понять? Он для дипломата слишком даже, я бы заметил, откровенно говорит.

– Растолкуйте, бога ради!

– И впрямь не понимаете, профессор? – улыбнулся Веженский. – Или хотите меня дураком поглядеть?

– Да что вы, Александр Федорович, окститесь!

– Славянофилов наших он клюет. Талантливые люди, а кричат об «особости», мешают выходу России к европейскому содружеству, в котором

– говоря серьезно – только и можно проявить свою, русскую, талантливую и широкую сущность: с кайзером не докажешь, он славянством «гребует», как в деревне бабки говорят.

– Неужели очевидное, всем ясное надо так драпировать словесно? – удивился Вержблов.

– Он – посол, ему могут «вмешательство» вменить, а это дипломату не смыть, это ему, как тавро коню, – навечно. За нашими славянофилами стоят силы серьезные, большие силы. Аксаков – умница, талант в литературе – считал, что он на политику влияет… Заблуждение. Его сделали рупором своих интересов те, кто по-современному, по-капиталистическому не может, а старое полиция охраняет, старое – всегда надежно.

– В поддых, – буркнул Вержблов и снова принялся уплетать и сверлить, сверлить и уплетать.

Веженский обернулся к другому своему соседу – военному агенту Половскому – и сказал:

– Вы, военные, слава богу, мыслите более определенно.

– Нам, увы, мыслить не дают. Нам лишь болтать позволяют.

– Ну уж армия не может пожаловаться на равнодушие со стороны двора, полковник!

– Это нет, – сразу же согласился Половский. – Тут вы беспременно правы. Двор к нам уж так неравнодушен, так неравнодушен, прямо-таки душит в своих объятиях. Грибоедова вспоминаю часто, – он сделал глоток, поморщился. – И барский гнев, и барская любовь…

– Это когда мир, – согласился Веженский, – тогда, вы правы, армия подобна модистке: ею любуются, о ней говорят, ее разыгрывают. Армия всесильна в действии – тогда ей не советуют и все ее просьбы выполняют.

– Вот именно – просьбы. А к армии сие неприложимо. Приказ – исполнение, все остальное ведет к трагедии.

– Сложно в Кабуле?

– А где сейчас просто? – ответил Половский насмешливым вопросом. – Конечно же, сложно. А будет еще сложнее. Впрочем, меня оттуда переводят.

– Далеко?

– Видимо, на Дальний Восток.

– Проснулись япошата?

– Вы их спящими видели? Они, Александр Федорович, и не засыпали вовсе после реформации Мэйдзи. Это мы – дрыхнем. А проснемся, глаза вылупим, мира-то и не узнаем, обойдет он нас – и справа и слева обойдет, поверьте слову.

– А что такое слово? – задумчиво, словно самого себя, спросил Веженский и поглядел на полковника. – Общность издаваемого голосовыми связками шума, выраженная литерой или мимикой? Что такое масса звучания? Я под этим термином подразумеваю видимую сущность слова. А ежели масса, то какова материя этой массы? Или это особая масса, нематериальная, потому что слово обладает таинственным свойством жить бестелесно? Слово, по-моему, выражение смысла, высшего смысла. Оно есть поразительное чудо – слово. «Военный». Один смысл. «Русский военный» – смысл ведь совершенно иной, если особенно рядом произнести «японский» или, к примеру, «прусский военный»,

– Это уже не слово, а идея, – откликнулся Половский. – А идея – материальна и целенаправленна. Отдельное слово может быть термином бестелесным, но группа слов, определяющая идею, обязательно материальна.

– Верно, – согласился Веженский. – Совершенно правильно. Слово дано нам для того, чтобы экономить энергию, в нас сокрытую, слово – предтеча действия. Вот мы с вами пять минут поговорили, а ведь как экономно обозначили свои препозиции.

– Они у нас общие. А пойдите-ка обозначьте препозиции с солдатами!

– Солдатская препозиция – окоп.

– Для окопов каски нужны, Александр Федорович! Хорошие винтовки! Железные дороги нужны для того, чтобы окопы начать рыть! Летательные аппараты необходимы! Артиллерия! А где это все в России?!