Горестная история о Франсуа Вийоне

Мне б лучше скрыться прочь еще в тот раз,
А я промедлил слишком долгий срок…[27]

— И куда же скрыться? — рассеянно поинтересовалась девушка.

Но Франсуа, не отвечал, намереваясь читать дальше.

— Нет, нет. Куда вы хотели бы скрыться? — настаивала она. — Почему вы не желаете сказать?

— Возле вас, — ответил Вийон. — Но, увы, это невозможно.

Марта осеклась.

— Простите меня, — с горечью промолвил Франсуа. — Я потерял голову.

— А я, — пробормотала Марта после долгой паузы, во время которой она не сводила глаз с поэта, — не должна была бы вас слушать.

Укоризненно покачав головой, Марта прошла в угол комнаты и уселась в кресло, а Франсуа, поклонившись, вышел.

Франсуа торопливым шагом шел по улице и корил себя за то, что сделал это признание, не смог удержаться от него; он обзывал себя глупцом: стоптанные башмаки, дырявая потрепанная одежда усугубляли его жалкий вид, так что он выбрал не самый подходящий день для объяснений с Мартой. Он был зол на себя за совершенную глупость, но в то же время злился и на Марту. Да окажись на ее месте Катрина, она и то не выказала бы такой холодности. Он был искренне убежден в этом или, во всяком случае, пытался себя убедить. Впрочем, Катрина никогда не была особо ласкова с Франсуа, однако поэт, чьи мысли в этот миг она занимала все больше и больше, стал приписывать ей чувства, каких не нашел в Марте, и испытывал жесточайшее разочарование.

Но тут на улице Сен-Жак недалеко от «Мулицы» Франсуа увидел Ренье де Монтиньи.

— Ренье! — окликнул он его жалобным голосом. — Ты все еще сердишься на меня?

Ренье раскрыл объятия, и Франсуа бросился к нему и крепко обнял своего самого старого и лучшего друга.

— Колен рассказал мне, что с тобой приключилось, — сообщил Ренье.

— Видно, так суждено было, — заметил Франсуа.

— Это уж точно, — согласился Ренье. — Много нас таких, что попадают в подобные переделки, и тут уж ничего не поделаешь.

— Но я не жалуюсь, — сказал Франсуа. — А без Колена я пропал бы. Благодаря ему я стал мужчиной.

— А мне пришлось дойти до Дижона, чтобы понять, что к чему в этой жизни, — насмешливо бросил Ренье, и внезапно его лицо омрачилось.

— Ты сожалеешь об этом?

— Да все идет как-то не так, — ответил Ренье. — Вот когда я был там и жил у Жако де ла Мера с «ракушечниками», все шло лучше некуда. Знал бы ты, Франсуа, что за человек этот Жако. Он содержит бордель, и стражники даже в мыслях не держат, будто он зарабатывает деньги на чем-то еще. А он зарабатывает, и еще как! Отовсюду все, кто хочет продать краденых лошадей, ткани, серебряную посуду — да что угодно, — обращаются к нему.

— И лошадей тоже?

— Конечно. У этого барыги со сбытом не бывает никаких затруднений. У него есть покупатели на все, причем за хорошую цену, и ни разу не бывало, чтобы он обманул или возникли какие-нибудь неприятности. Все по-честному. Ты привозишь ему товар, он поселяет тебя у себя в бардаке, и ты живешь там, пока он не вручит тебе твои башли.

Ренье взял Вийона под руку и повел его к мосту.

— Ну а кроме того, — продолжал Ренье, — почти во всех городах, и в Париже тоже, есть свои барыги, и ты можешь пойти к ним и свести знакомство. Кристоф Тюржис, Леклерк, Жак Легран. Тебе знакомы эти имена?

— Никогда не слышал.

— Ну и отлично. Между прочим, — словно бы вспомнил Ренье, — Жак Легран задорого купил у меня большую дароносицу и два серебряных кувшинчика, которые мне позарез нужно было сбыть с рук. Он оказал мне большую услугу.

— Так чего ж ты тогда недоволен?

— Это совсем другое дело, — буркнул Ренье.

— Какое?

Ренье, похоже, задумался, потом встряхнул головой, испытующе глянул на Франсуа и протянул ему руку.

— Пока! — бросил он. — Быть может, Колен все тебе расскажет. Я не могу говорить. Ты знаешь, где его найти?

— Да, мне сказали.

— Вот и отлично. Загляни к нему в ближайшие дни.

И он расстался с Франсуа, так как ему нужно было на другой берег реки, а Вийон в задумчивости побрел к церкви святого Бенедикта.

Встреча с Ренье де Монтиньи подбодрила его, теперь визит к Марте казался ему страшно далеким, так что, отворив дверь дома своего добрейшего дядюшки и войдя в столовую, он весьма бодро возвестил:

— Приветствую! Это я.

Югетта, которая накрывала на стол, ахнула:

— Мэтр Франсуа!

— Он самый! А дядя где?

— Он должен скоро прийти обедать, — сообщила служанка. — Господи Иисусе, до чего же вы стали черный и как скверно одеты! Скорей ступайте к себе и переоденьтесь.

— Сейчас, — кивнул Франсуа.

Он подошел к очагу и, стоя, стал греть ноги, поднося то одну, то другую к углям; при этом он обводил взглядом комнату с лоснящимися потолочными балками, комнату, которую, как ему казалось, он и узнать-то не сумеет.

— Налей-ка мне, что ли, воды, — вдруг попросил он. — Страшно хочется пить.

Югетта принесла ему воды и наблюдала, как он, опустошив кружку, по-простонародному вытер рукавом рот, потянулся, еле волоча ноги, дошел до лестницы и тяжело поднимался по ступеням. А когда он скрылся у себя в комнате, Югетта жалостливо прошептала:

— Господи, да что ж это такое?..