Горестная история о Франсуа Вийоне

Над головой глухо звучали шаги. В какой-то миг Югетту охватил страх: о возвращении Франсуа ее не предупредили, и теперь она не знала, что думать. Наверху Франсуа перестал расхаживать по комнате. Югетта напрягла слух, услышала размеренный храп, и странным образом страх ее от этого только усилился.

— Что с тобой, Югетта? — окликнул ее мэтр Гийом, который, придя домой, нашел ее у очага, погруженную в размышления. — Да очнись ты!

Она с усилием выдавила:

— Мэтр Франсуа пришел!

— Франсуа?

— Ну да. Он попил, потом поднялся наверх, а сейчас… спит.

— Бедное дитя! — воскликнул каноник. — Ну что ты стоишь? Пошевеливайся! Поставь на стол еще один прибор. Я пойду разбужу его.

— А по мне, — посоветовала служанка, — лучше оставить его в покое. Ах, мэтр Гийом, он как появился передо мной, я глянула, а он такой усталый, просто жалость смотреть. Можете мне поверить, с тех пор, как он пришел в дом, я не могу прийти в себя.

— А что он тебе сказал?

— Ничего.

— Как ничего?

— Да так. Спросил про вас, но как-то сухо, вроде и не требуя ответа, ничем не интересовался…

— И что… это все?

— А чего ж больше? — буркнула Югетта.

Франсуа проспал крепким беспробудным сном до ночи, а когда проснулся, у его изголовья сидел мэтр Гийом.

— А-а… — протянул Франсуа, — это вы, дядюшка…

Мэтр Гийом поцеловал его и сказал:

— Лежи, мой мальчик, лежи. Не надо ничего говорить. Югетта сейчас принесет тебе ужин. Нет, нет, не вставай. Отдыхай. Ты рад, что вернулся в свою комнату? Погоди, я сейчас зажгу огонь. Главное, ты лежи. Я запрещаю тебе подниматься.

— Почему?

— Ты так исхудал! — вздохнул каноник, у которого глаза были на мокром месте.

— Да уж.

— А шрам на губе, он у тебя не болит?

— Да нет.

Франсуа сел в постели и, стараясь не выдать, как он растроган, неловко пробормотал:

— Да вы тоже, мэтр Гийом, выглядите не слишком хорошо.

— Что ты за глупости говоришь!

— Вовсе не глупости. Я же вижу.

— Ну и хватит об этом!

— А как моя матушка? — спросил Франсуа.

— Я пошлю предупредить ее, — поспешно сказал каноник, радуясь смене темы разговора, — а то если она тебя неожиданно увидит, с ней может случиться удар, которого она не перенесет. Она очень постарела.

— Спасибо вам, дядюшка, — поблагодарил Вийон.

Он закрыл глаза, но когда дрова в очаге разгорелись и в комнате стало светлей, открыл, взглянул на дядю и вдруг расплакался.

— Франсуа, мальчик мой, перестань, — принялся успокаивать его мэтр Гийом.

Но Франсуа не мог сдержать слез, они струились по его исхудалому липу, и он даже не утирал их. Чувствуя себя стократ более слабым, чем женщина, он оплакивал все свои страдания и унижения и не пытался сдерживаться. Понимал ли он, откуда идет эта дурацкая растроганность? Вряд ли, да, наверно, и не пробовал понять. После стольких несчастий, которые он вынес без жалоб, слезы приносили облегчение и умиротворенность.

— Я причинил вам много неприятностей, мэтр Гийом, но вы не разгневались на меня и даже добились, чтобы мне дозволили ввернуться в Париж.

— Если бы я этого не сделал, я поступил бы дурно, — ответил старый каноник и поспешно вышел из комнаты племянника, чтобы не выдать охватившего его волнения.

Франсуа услышал, как, спускаясь по лестнице, мэтр Гийом позвал Югетту. Через несколько секунд, полностью одетый, он догнал дядюшку и сказал:

— Пусть Югетта не беспокоится. Я поем внизу.

Мэтр Гийом не стал противиться. Он смотрел, как Франсуа ест, и когда тот, насытившись, встал из-за стола и молча собрался выйти из дома, тоже встал и поинтересовался:

— Куда ты собрался в такую дурную погоду? Может, лучше остался бы с нами?

— Мне надо идти, — сухо ответил Франсуа.

На улице дул ледяной ветер, но Вийон не обращал на него внимания. Он перешел Сену, в начале улицы Сен-Дени свернул направо, постучался в дверь и позвал Колена и Монтиньи, которые поджидали его.

— Куда двинем? — поинтересовался Ренье.

На улице Мишель-ле-Конт несколько полупустых кабаков предлагали всевозможные увеселения.

— Сюда! — указал Франсуа.

Он переступил низкий грязный порог и вместе с обоими друзьями вошел в залу, где тут же к ним кинулись служанки. Усевшись за стол, друзья заказали вина. Одна из девиц воскликнула:

— Неужто он меня не узнает? Тогда, лучше умереть!

— Да это же Марион! — удивился Колен.

— И правда, Марион, — подтвердил Франсуа. — Черт меня побери, если я знал, что ты здесь!

— Уже два года, — сообщила Марион, сев рядом с ним. — А ты, однако, отощал!

— Зато ты нет.

— Можешь пощупать, — со смехом предложила Марион. — Видишь, толстая, но ядреная.

— И все так же не прочь выпить?

— Все так же.

— И правильно делаешь, — сказал Франсуа и наполнил кружки.

Колен и Ренье обнимали подсевших к ним девок.

Несколько недель Франсуа жил, ни в чем себе не отказывая. Ночи он проводил на улице Мишель-ле-Конт, а днем отправлялся в «Яблоко», где играл в кости. К нему вернулось веселое настроение. Он неизменно выигрывал, и потому у него завелись друзья, и частенько, когда он проходил по улице и оглядывал торговок, а те смеялись, какой он стал невзрачный, ему не раз приходилось слышать, как за спиной у него они переговариваются: