Гореть (СИ)

Но нет, выдержала. Даже больше, чем несколько минут. Когда тем для разговоров стало меньше, а на улице стало уже совсем темно и прохладно… Только тогда Юна смогла выдохнуть с облегчением, запираясь в ванной комнате и прислоняясь к холодной двери спиной. Простояв так несколько секунд и восстановив сбившееся дыхание, она подошла к зеркалу, открывая кран и пуская холодную воду. Набрав в ладони и плеснув себе в лицо освежающе-ледяной водой, она видела, как вместе с каплями, которые потоками стекали с её лица, смывалась маска, которую ей приходилось носить не снимая. Улыбка тоже смылась, будто её там и не было никогда, потому что осознание того, что совсем скоро они с Чимином останутся наедине, не давало расслабиться. Потому что она понимала, даже если они не дома, Чимин всё равно остаётся тем, кого она ненавидела всем сердцем, потому что за пределами их особняка он вовсе не менялся. Она понимала это слишком чётко.

Выйдя из ванной и босыми ногами прошагав к туалетному столику, чтобы взять расчёску и провести ею по спутавшимся волосам, она вздрогнула, когда дверь в спальню открылась.

— Чистое постельное бельё, — сказала госпожа Ли, оставляя его на кровати и подходя к дочери ближе. — Какая же ты красавица выросла, — провела аккуратно ладонью по длинным волосам и улыбнулась.

— Мамочка, — прошептала Юна, осторожно перехватив чужую ладонь своей и поцеловав, прижимаясь щекой к тёплой руке.

Тепло. То, что ей нужно было, и то, чего она давно не испытывала, кружась среди льдин.

— Ну что ты, малышка, — спросила мама, замечая слёзы в глазах напротив. — Почему плачешь?

Ответ был бы очень болезненным, поэтому Юна просто неопределённо пожала плечами и, слегка помедлив, добавила:

— Я скучала… — зарываясь в чужие ладони лицом и давая волю слезам. Впервые за долгое время. — Мама, — поднимая покрасневшие глаза и позволяя ласковым пальцам убирать влажные дорожки. — Я так скучала.

— Глупая, тогда почему так редко приезжаешь? — спросила, обнимая дочь крепче. — Мы с отцом всегда ждём тебя.

— Я… — запнулась, закусывая губу в бессилии. — Не было времени. Чимин всё время занят, а куда я без него? –попыталась улыбнуться, вытирая слёзы ладонями и выпрямляясь.

— И то верно, — согласилась мама, заправляя выбившиеся пряди дочери за ухо. — Мужа нужно слушать. Ложись спать, — заботливо и ласково. — Спокойной ночи, дорогая, — поцеловав дочь в щеку, она двинулась к двери.

Женщина удалилась, оставляя после себя только лёгкий аромат цветочных духов и еле уловимую грусть. Юна постояла ещё несколько секунд прежде, чем взяться перестилать постель. Всё здесь, даже чистые простыни, пахли домом. Девушка даже улыбнулась своим мыслям, слыша, как дверь открылась, впуская внутрь Чимина.

Сейчас его лицо уже не светилось счастьем и доброжелательностью, отчего всё внутри сжалось в тугой узел, а дышать стало труднее.

— О чём ты говорил с отцом? — спросила, чтобы заполнить возникшую тишину.

— О бизнесе, — бросил тот, расстёгивая рубашку.

И Юна замолчала, потому что отлично знала этот тон. Потому что сейчас лучше не высовываться. Потому что Чимин в плохом расположении духа, а это иногда пострашнее атомной бомбы замедленного действия.

— Вернёмся к вопросу о детях, — сказал он, снимая и вешая рубашку на спинку стула. — Я тоже думаю, что уже пора, — снимая часы и с громким стуком опуская их на прикроватную тумбочку.

— Может, мы ещё подождём с этим, — пискнула Юна, когда он приблизился к ней с нечитаемым выражением лица.

— Подождём, пока… что? — спросил, убирая с лица девушки упавшие наперёд волосы. — Подождём, пока ты залетишь от кого-то другого?

— Чимин, — протянула она, устало вздыхая. Как же ей надоело уже оправдываться.

— Что «Чимин»? — выдохнул прямо в лицо, вынуждая отвернуться и попытаться отойти.

Не тут-то было. Слишком просто было бы, если бы он отпустил её просто так и завалился спать, говоря, что устал. И он. И она. И что утро вечера мудренее. И что подумаем об этом завтра. И что… Зачем зря тешить себя надеждами? Зачем трепать друг другу нервы?

Чимин не даёт отойти, прижимая лицом к холодной стене и заставляя тихо вскрикнуть, а потом его рука накрывает её рот, вынуждая затаить дыхание. Он придвигается ближе, щекоча шею с каждым словом, только от этого смешно не делается.

— Тише, тише…

Будто успокаивает, но на деле это совсем не так. Когда она дёргается, он шипит, снова нашёптывая своё оглушающее «Тише».

Юна и сама знает, что тише. Знает, что где-то за стенкой родители читают книги. Они всегда так делали по вечерам, подолгу не гася свет в своей спальне. Там они, счастливые и согретые любовью друг к другу, иногда перешёптываются, говоря какие-то глупости и улыбаясь до морщинок под глазами.

А здесь всё иначе.

Здесь тише.

Боль оглушающе громкая, но тише.

Потому что нельзя.