Гореть (СИ)

Чонгук бросается следом, желая узнать, что происходит, но не успевает, когда в квартире стихают шаги. Он возвращается в комнату старшего и ловит на себе озадаченный взгляд Тэхёна, который отрывается от экрана ноутбука, где Юна плачет в пустой гостиной. И Чонгуку хочется материться вслух, потому что он совсем забыл о скрытой камере.

— Нуна? — слабо выдавливает из себя Тэ, переводя взгляд с друга на экран и обратно. — Это же неправильно, — шепчет, растерянно прикусывая губу. — Я не понимаю.

Он не понимает.

А Чонгук не знает, как объяснить так, чтобы не напугать младшего. Вместо «Это не то, что ты думаешь», старший выдаёт совершенно нелепое:

— Это то, о чём ты думаешь.

— А о чём я думаю, хён? — невинно интересуется Тэ, захлопывая ноутбук.

— Вы пришли? — приободрился Чимин, заметив в дверях несмелую фигуру девушки. — Я думал, что вы бросили меня, — он смотрел так, что не жалеть его было нельзя. В его блестящих глазах было столько радости, что просто нельзя было не заметить её.

— Я ведь обещала навестить вас, — улыбнулась Ёнджу, присаживаясь на стульчик у его койки. — Как вы себя чувствуете? Если что-то нужно…

Она хотела продолжить, сказать, что вполне готова помогать ему до тех пор, пока он полностью не восстановится, но он перебил её, не давая закончить предложение:

— Просто приходите ко мне почаще, — попросил он, убирая с глаз мешающую чёлку.

— Я… — начала оправдываться Ёнджу, ведь она на самом деле не была уверена, что у неё получится приходить к нему чаще, потому что её единственный перерыв был с одиннадцати до двенадцати дня. И то, она могла выделить ему только полчаса, потому что на подработку нужно вернуться вовремя.

— Вы не хотите? — обречённо выдохнул Чимин, чувствуя, как что-то резко обрывается внутри и ухает вниз с характерными для этого давящими ощущениями. — Я не заставляю вас, не делайте этого через силу.

— Дело не в этом, — она нервно закусывает нижнюю губу, блуждая взглядом в районе пола.

— А в чём же тогда?

— Просто у меня нет на это времени, — бессильно выдыхает, закрывая лицо ладонями, когда слышит его «На меня?». И Ёнджу почему-то хочется оправдаться. Наверное, поэтому она шумно вздыхает и отвечает ему вполне серьёзно. — У меня ни на что нет времени…

Юна до боли закусила губу, сворачиваясь калачиком на диване. Отец ударил её. Это было больно. Больше морально, чем физически. Он будто признал в ней… кого? Он будто перед всем миром опозорил её, когда его ладонь коснулась щеки. Юна неосознанно потянулась к пострадавшему месту, прикрывая глаза. Он ударил её снова. И снова из-за Юнги. Тогда, десять лет назад было так же.

Только тогда не было настолько паршиво отчего-то.

Отчего же?

Потому что тогда Юнги для неё был запретным плодом, чьей сладостью она не смогла бы насладиться никогда. Поэтому сейчас, испробовав самый сладкий яд в мире, Юна готова была плакать от того, что медленно умирает изнутри. Это яд действует так. Медленно. Очень медленно. И Юна боится, что не сможет жить с этой болью.

Почему никто не сказал ей, что любовь… это так больно?

Почему никто не предупредил, что это болезнь?

Но от неё не умирают.

С ней живут.

Долго. Очень долго.

И это не лечится.

— Вы придёте завтра? — с надеждой в голосе тянет Чимин, приподнимаясь на локтях, чтобы лучше видеть девушку.

— Я постараюсь, — та несмело закусила нижнюю губу, видя лучезарную улыбку парня.

Она уже было хотела открыть дверь, когда услышала его голос и замерла на месте, боясь даже обернуться.

— Ёнджу! — словно пробуя это имя на вкус, позвал.

— Да? — набираясь смелости, чтобы посмотреть на него.

— Спасибо вам…

Юнги кажется, что он безбожно опоздал со своими извинениями и пониманием, когда обгоняет очередную машину на дороге и слышит, как водители недовольно сигналят ему.

Да, знает, что так нельзя.

Да, совсем не по правилам.

Да, хрен знает, что у него в голове!

Кажется, он не хочет ничего замечать, кроме ужасающей картины перед глазами. Он снова ошибся. В который раз оказался слеп настолько, что даже не пытался открыть глаза. Это он заставил Юна снова вернуться в тот Ад. Своим непониманием. Своей вспыльчивостью. Своим грёбаным эгоизмом…

Когда Юнги паркуется возле её дома, он ещё не до конца осознаёт, что врываться в чужую жизнь вот так, без спросу, нельзя.

И некрасиво.

И неправильно.

И он снова совершает ошибку.

Когда дверь ему открывает господин Ли, он снова думает каким-то не тем местом, выпаливая сгоряча:

— Какое вы имели право бить её?! — кричит он, ударяя рукой о дверной косяк. — Да вы знаете, что ей приходилось терпеть из-за вас?! Да вы же нихрена не знаете, чтобы в чём-то её обвинять!

— Юнги? — немного запоздало шипит господин Ли. — Как ты только посмел прийти сюда?

— Посмел! Ещё как посмел, — делая выразительную паузу, продолжает тот. — Это ведь не я продал дочь богатому ублюдку! Это ведь не я заставил её терпеть насилие и побои. Вовсе не я… — почти смеясь, потому что грустно так, что почти смешно, ведь что-то подсказывает, что он тоже виноват.

— Что ты несёшь? — выплёвывает господин Ли, хватаясь за сердце. — Пошёл вон, пока я полицию не вызвал.